Его невеста

Наташа выпалила яростную тираду, не надеясь, что её услышат. Девушка готовилась к сопротивлению. Её шансы противостоять Федору были ничтожно малы, но сдаваться без боя она не собиралась.

По мере того, как она говорила, лицо мужчины менялось. Уходила нежность, что проявлялась с его признаниями. Менялись глаза. В них снова появлялась злость, сменяющая вожделение.

И Ната не знала, что лучше.

Он не сдвинулся ни на сантиметр. Так и продолжил стоять, удерживая её в плену своих рук.

Дыхание тоже сбилось. Потяжелело.

— Значит, вот как ты всё воспринимаешь, несмотря ни на что, — полные губы Федора исказила недобрая усмешка. Ната уже жалела о порыве противостоять ему. Не стоило этого делать, когда он стоял максимально близко к ней. — Думаешь, что ты жертва, а я тебя заказал? Так?

Наташа не спешила с ответом.

— Так, я спрашиваю? — рявкнул мужчина, отчего Ната вздрогнула.

— Так, — выдохнула она, не замечая, как начинают подрагивать собственные руки, всё ещё отталкивающие его.

— Я поспешу тебя разуверить, девочка, — он наклонил голову. Их глаза оказались друг напротив друга. Его карие пылали сдерживаемой яростью, грозясь похоронить под ней всё доброе и светлое, что было в жизни у Натальи. — Я тебя сюда не звал. Не заказывал. Да-да! Представь себе! Я был против — категорически против, чтобы мне привозили омежку! Хочешь ещё одно признание, невеста?

Где-то в ванной или в лесу у Наташи потерялся инстинкт самосохранения, потому что она едва заметно кивнула.

Или только хотела кивнуть, а на самом деле не могла пошевелиться, зачарованная и отчасти парализованная силой, что исходила от мужчины?

— У меня была истинная. Женщина, которую я любил, и которая любила меня. С которой мы собирались прожить долго и счастливо, — каждое слово припечатывало Наташу, откидывая её за невидимую грань. — Она вынашивала моего ребенка. Но их убили. За чертой. Три года назад. Её. И нашего нерожденного сына. Я отомстил за их смерть и дал обет молчания. Отошел от дел. Но! — Федор оскалился, черты лица сильнее заострились. — Мне привезли тебя. Суки… Зная точную дату. И то, что моя сущность не сможет отказаться от омежки. Ни за что. Как бы я ни боролся. Как бы ни противился. Ты мне не была нужна, Наташа! Я не искал тебя! Не заказывал! Меня, так же как и тебя, ловко подставили! Что теперь скажешь, милая?

Наташа ничего не могла сказать. Язык прирос к нёбу, отказываясь что-либо выдавать.

Как, впрочем, и мозг.

— Волчья сущность паскудная, — продолжил Федор, не дождавшись от неё ответа. — Мы не выбираем. За нас решает природа. Вот тут ты абсолютно права. Даже если бы я попытался тебя отпустить, зверь не позволил бы. И как ты уже поняла, мой зверь не рядовой… Отпущу — будет только хуже. На тебе мой запах. Начнется охота… Хочешь узнать, каково это быть жертвой на самом деле? Найдутся те, кто из принципа пожелает узнать, какая на вкус омежка, что не пришлась по душе демону-зверю. Ты окажешься беззащитной перед стаей злых и агрессивных волков. Что потянутся вереницей к тебе. Каждую долбаную ночь. Ты не сможешь выйти на улицу, прогуляться. Дойти до универа. Тебя будут трахать все, кому ты приглянешься. Потому что ты идеальна! Для любого из нас. И я тебя сейчас не стращаю. Не пытаюсь запугать. Говорю, как есть. Поэтому… Наташа, завязывай с игрой в жертву. Я не железный. Я хочу, чтобы всё было… — он выдохнул носом, отчего ноздри широко распахнулись. — Адекватно. Ты и я.

Сказал, оттолкнулся от столешницы и отошел, сев за стол. С шумом отодвинув стул.

— А теперь давай свой долбаный кофе. Я пью черный. С сахаром. Две ложки.

Последующие две минуты, пока варился кофе, были оглушающими тихими.

— И что будет потом, Федор? — всё же спросила Наташа.

Если уж выяснять, то до конца.

— Что будет потом? Хороший вопрос, Наташа, — мужчина не пытался скрыть взвинченность. — Мой зверь, истосковавшийся по истинной, по той, которая могла или может быть рядом, признал тебя своей. Считай, как клеймо поставил. Так как я его эти дни почти не выпускаю, мне удается и себя держать в руках. Относительно… — левая сторона его рта медленно поплыла кверху. Выглядело это устрашающе. — Дальше будет хуже. Во-первых, то, что ты не признаешь меня как свою пару, будет злить всё сильнее. Как закручивающаяся спираль. Второе — придет ревность. Я и так ревнивый, а тут… — он поморщился, продолжая буравить Нату взглядом и кривить рот. — Наташа, я не хочу пугать тебя ещё больше. Не хочу, чтобы ты внезапно прониклась моим прошлым. Поверь, это лишнее.

— А что ты тогда хочешь? — Ната поставила перед ним чашку, сама же вернулась к кухонному гарнитуру.

Безопаснее.

— Ты знаешь ответ.

— Меня? Так я предлагала переспать! — порывисто воскликнула Наташа.

Мужчина прикрыл глаза, и в комнате снова образовалась тишина.

— Наташа, ты вроде неглупая девушка, — глухо и с какой-то затаенной болью, что прорезалась сквозь толщу других эмоций и контроля, выдохнул он. — Секс ничего не решит. Только ускорит процесс.

— Какой?..

— Твоей инициации.

Ната взяла кофе и сделала глоток, стараясь не обжечься. Она не чувствовала ни вкуса, ни запаха.