Когда через несколько минут я вошла в комнату, обнаружила его в льняных тонких шортах и с голым торсом. На сервировочном столике на колёсиках, придвинутом к кровати, стояла бутылка настоящего французского шампанского. Фондю в серебристой расклетнице, слегка обжаренные с чесноком кусочки булочек, ореховая разносортица, янтарный мёд с пиалах, белые грибы и богатая разнообразием мясная нарезка дополняли сервировку.
— У нас сегодня праздник? — озадаченно поинтересовалась.
Но ответ на вопрос прозвучал совсем не тот, что я ожидала. Энвер подошёл ко мне так близко, что касался голой кожей халата, который я нашла в ванной и натянула на себя за неимением смены одежды. Дыхание мужчины дразнило чем-то сладким и острым. Он положил руки на мои бёдра и склонился ко мне, давая возможность оттолкнуть, отойти — хоть как-то выразить протест. Но я смотрела в его глаза, как заворожённая змеем добыча, и была бы рада быть проглоченной им.
Постулат «Молчание — знак согласия» сбоя не дал. Энвер скользнул ладонями по изгибам моего тела к талии и груди, поднялся к плечам и обхватил лицо. Я закрыла глаза, послушно под лёгким давлением его пальцев приподняв подбородок. Услышала ошеломившее «Люблю тебя, моя предсказуемая…» и не успела ничего ответить — губы обожгло терпким поцелуем со вкусом кайенского перца и горького шоколада. Из глаз брызнули слёзы, перехватило дыхание, учащённо забилось сердце — и я не могла сказать от чего: от горечи, вдруг сменившейся сладостью с пикантным острым привкусом, или от его признания.
Когда эта сладость обволокла нёбо спасительным послевкусием, я поняла: вот так все началось — вышибло дух горечью и вылилось слезами, постепенно сменяясь терпкостью… и вот теперь я вкушала сладость.
Когда он отпустил мои губы, я ответила своей откровенностью:
— Ненавижу тебя… мерзавец.
— Я чувствую это, — серьезно ответил божественный гад.
— Что ты ещё чувствуешь? — с вызовом спросила, сложив на груди руки, отгородившись не от него — отгородив его от себя, от своего смятения и вдруг взметнувшегося в душе смешанной с негодованием радости. Любит… — Ты такой простой, как две монеты, — прищурилась я. — «Люблю» сказать, как бокал шампанского выпить?
Я и сама готова была признаться ему в этом же.
— Я однажды не успел сказать всё, что хотел, тянул время… Усвоил урок и больше не могу терять время…
Его голос звучал ласково, а ладони на моём лице согревали теплом. Мы упёрлись лбами, как два упрямых барана, смотрели друг другу в глаза и говорили телами и взглядами больше, чем мог произнести язык.
— Хочешь рассказать мне о ней? — спросила очень тихо.
Наверное, мне этот рассказ был нужен гораздо больше, чем ему. Я уже научилась обвинять Энвера во всех своих проблемах и даже сейчас спихивала своё желание в зону его ответственности. Настоящий мужчина поймёт.
Энвер оказался настоящим мужчиной. Или я действительно настолько предсказуемая, что не понять причину моей завуалированной просьбы он не мог — мне нужно окончательно очеловечить его, позволить себе простить ему всё, что натерпелась в неволе, почувствовать, что он не тот, кем привыкла его считать и представлять.
А он оказался божественно красивым молодым мужчиной, статью мог затмить Апполона. Но… центром моей боли и ужаса быть не перестал. Пусть приглушены эти эмоции, но у нас с ним не было возможности и причин поговорить по душам. Может быть, удастся сегодня? У меня к нему слишком много вопросов, а мысли о нём всё ещё отбрасывают яркую острую тень недоверия.
— Это была не слишком длинная история… — Энвер отпрянул от меня, взял за руку и подвёл к кровати. Усадил на неё, в сам сел напротив в кресло. — Мы познакомились с Настей банально — она отдыхала в Турции, а в Ризе приезжала с группой туристов на экскурсию…
— Курортный роман… — перебила рассказчика.
А я почему-то считала, что девушка из невольниц. И что эпитет «предсказуемая» я заслужила именно благодаря ей.