– Прости, – Ада поднимает свое лицо ко мне, – я не знала, как правильно. Сделала, как умела.
– Знаю, не вини себя. И ты права, тогда бы ничего не вышло, я бы не отпустил, не смог. Даже представить себе не могу, что мне пришло бы в голову, знай я о твоем состоянии.
– Ограбил бы банк?
– Как вариант.
– Ты бы мог, – Ада облегченно усмехается.
А может тоже сгорел бы от горя, как и Адин отец. Они продали дом и уехали. Но денег оказалось не достаточно и отец не выдержал. Вынести, когда самый важный человек постепенно ускользает от тебя, а ты помочь не в силах, почти невозможно. Я ведь даже две недели с трудом пережил, каждый день мерещился мне как последний.
Если бы так четыре года? Даже думать страшно.
И деньги эти, все зарабатывал и не знал сам зачем мне столько. Просто остановится не мог, как заведенный сделка за сделкой. Все больше и больше.
Наверное, все же в жизни все решается за нас. И встреча в том кафе была решена судьбой. Я оказался там в то самое время, ведь не опоздал.
– Мне нельзя иметь детей, – Ада робко озвучивает проблему, которая для нее все же оказалась болезненной, хотя она и утверждала обратное.
– Знаю, – пожимаю плечами, – не все и не всегда заводят детей. Есть же эти, чайлдфри.
– Ты чайлдфри? – Ада садится у меня на коленях и начинает пристально изучать. Слезы уже подсохли о ее отчаянии напоминает только красный носик и немного опухшие глазки. В голосе сквозит подозрение и осуждение.
– Никогда не думал. Любимая, дети это огромная ответственность, – аккуратно заправляю за ушки распрепанные Адины волосы и как можно мягче начинаю задавать ряд наводящих вопросов:
– Адочка, а что стало с теми золотыми рыбками, что я тебе на день рождения подарил?
– Ой ну рыбки, – фыркает она, – сколько они там живут.
– Понятно, – киваю я, – а черепашка, что ты у Ани выпросила?
– Ну, – тянет Ада, уже догадываясь куда я клоню.
– Кролик, что Сергей тебе из Австрии привез. Тот, что выжить может считай где угодно.
– Потерялся, – она невинно хлопает глазами.
– В его квартире? – усмехаюсь я, – сдох он, Ада.
– Мирон, – она нервно складывает руки на груди, – ребенок – это не кролик и не черепашка.
– Вот именно, – ласково провожу ладонями по ее напряженным плечам и терпеливо продолжаю, – поэтому и начнем с самых слабых. Рыбки, хомяк, черепашка, кролик и уже потом, когда ты справишься, заведем ребенка.
Ада тяжело вздыхает и смотрит на меня с сомнением. Понимаю, сложно.
– У меня же целый детский дом подшефный есть, выберем там самого живучего. Не представляешь, в каких условиях дети выживают. Твой бомжатник это еще цветочки.
– Мирон, – Ада робко улыбается, – и ты согласишься на приемного? У тебя могла бы быть нормальная семья, со здоровой девушкой и своими детьми.
– Если бы она была мне нужна, за четыре года я бы давно ей обзавелся, – веду пальцами по ее подбородку и нежно глажу подрагивающие губки, – но мне ты нужна, Ада, всегда была.
– И ты мне, – ее глаза опять наполняют слезы.
– Это я уже понял, – облегченно улыбаюсь и тянусь к желанным губам.
Смотрю на календарь и отсчитываю время.
В квартиру больше не возвращаюсь, переехал жить в офис. Секретарша смотрит на меня с сочувствием и приносит по утрам кашу вместе с кофе. Знаю, Аде больше некуда идти, так что пусть живет там одна, сука последняя. А я пока перебьюсь.
Ведь жил же нормально до ее появления, планы строил, девушка была.
– Я не буду записываться, – слышу за дверью разговор на повышенных тонах и Ада врывается в кабинет словно фурия, – нам нужно поговорить.
– Запишись на прием, секретарша назначит, – даже глаз от бумаг не отрываю.
– Да ты издеваешься, – она быстро подходит к столу и оборачивается на растерянную Лиду, – можете быть спокойны, я вашего начальника не покусаю.
– Иди, Лида, дальше я сам, – отпускаю взволнованную девушку и поднимаю глаза на Аду. Злая, растерянная, растрепанная.
Она нервно начинает выхаживать по кабинету и что-то себе под нос нашептывать. Потом наконец набирает в грудь воздуха и останавливается:
– Что ты со мной сделал?
– Это в каком смысле?
– Мирон, не играй со мной, – она подходит ближе, – уже пять дней лишних прошло, пять! А мне даже хуже не становится.
– Это что, плохо? – поудобнее устраиваюсь в кресле и слежу за разворачивающейся перед моими глазами драмой.
– Я так не могу, – Ада зло топает ногой, – мне нужно точно знать срок.
– Не могу помочь, прости, – театрально развожу руки. Злить и бесить ее – это отдельный вид кайфа.
– Ты не можешь быть таким жестоким, права не имеешь так издеваться. Скажи сколько, – Ада подходит совсем близко и упирается бедрами в стол. Он нее так и фонит злостью и решительностью.
– Я сказал тебе правду, я не знаю.
– Как ты можешь не знать? – Ада сжимает свои кулачки, – ты же договаривался насчет лечения.
– Да.
– Сколько?
– Ну если тебя не собьёт автобус или не скосит коронавирус, то вполне дотянешь до старости.
– Ты спятил? – Ада отшатывается от меня и прижимает ладонь к сердцу.
– Это точно, столько денег в тебя неблагодарную вбухал. Точно лох, как ты и предполагала.
– Ты дурак, это же целый миллион.