Его плохая малышка

Эта летняя школа... просто отстой. Я могла бы закатить глаза. Или блевануть. Поверьте мне, провести ещё больше времени в гребаном «Торнбулле» — хотя должна была закончить учебу и покончить с этим местом — последнее, что мне нужно этим летом. И очевидно, что находиться здесь не моя идея. Это Пол и Кэрри заставили меня. Ну, они и тот факт, что на самом деле окончание этой школы для снобов и поступление в колледж в Гарварде зависит от того, пройду ли я два дурацких класса в этой летней академии.

Знаю, о чем вы подумали, и вы сильно ошибаетесь.

Нет, я не уезжаю в Гарвард — здесь эффектная пауза — из-за того, кем были мои родители. Вообще-то, мои родители погибли. Пол и Кэрри были их лучшими друзьями и согласились стать опекунами «в случае маловероятной гибели обоих родителей». Ну, это «маловероятное событие» оказалось более вероятным, чем ожидалось, — автокатастрофа, когда мне исполнилось одиннадцать, и по иронии судьбы, именно тем вечером Пол и Кэрри присматривали за мной.

Кэрри и Пол никогда не хотели иметь детей. Но это не значит, что они не занимались моим воспитанием. Они оказались великолепны, правда. Просто, знаете, не «родителями». Скорее, крутыми дядей и тетей. Или забейте на это, возможно, они оказались даже больше, чем родители. Скорее, крутые друзья твоих родителей, потому что они такими и были. Но крутые друзья ваших родителей дарят вам забавные подарки на день рождения и, вероятно, купят ваше первое пиво. Они тебя не воспитывают.

Пока им не приспичит, думаю.

Так что нет, это не из-за того, кем были мои родители, хоть они и оставили мне немного денег. Но осенью я собираюсь в Гарвард, потому что умная. Да, в этом дурацком Торнбулле и в городе я имею определенную репутацию. И она мне нравится. Я заводила. Чужачка. Не принадлежу этому месту, и жители города с наслаждением напоминают мне об этом последние гребаные семь лет. Но чтобы там ни было, я обо всем знаю, они знают, так зачем притворяться? Я приняла решение много лет назад и, вместо того чтобы попытаться вписаться в это общество лжецов и снобов, просто послала их на хрен. Их и их обиды.

Мне нравится выделяться. Нравится моя дурная репутация, из-за чего эти снобы не хотят, чтобы их маленькие степфордские детки тусили со мной. И меня это устраивает. Вот почему я запугивала, принуждала и в основном стыдила этих двух придурков, чтобы они прогуляли первый урок и покурили со мной позади спортзала.

Эти двое выглядят так, словно совершают уголовное преступление. Я наблюдаю, как Джон и Майк — извините, Джонатан Филмор Прайс Третий и Майкл Чарльз Льюис Стерлинг — подождите — Пятый возятся с пачкой сигарет. Майк, наконец, неловко вытаскивает одну и берет в рот неправильным концом. Закатив глаза, я выхватываю её у него.

— Нет, вот так.

Покачав головой, показываю ему. Боже, эти двое просто отстой, и они считаются двумя самыми популярными парнями в школе.

Знаю, это безумие.

В нормальной школе такие зануды, как они, остались бы просто, ну, занудами. Но не в Торнбулле — «учреждении для академического и персонального роста». И люди, приехавшие сюда учиться, слишком серьезно к этому относятся. Есть спортивные команды, но нет спортивной культуры. Настоящие лидеры этой школы — математические гении и мастера игры в модель Организации Объединенных Наций, которые на будущий год отправятся в любой университет Лиги Плюща, прежде чем вернуться в Уэст-Хейвен и принять на себя управление семейными фондами и прочим.

— Вот так, — пробормотала я, показывая им, как закурить сигарету и сделать затяжку.

Вообще-то, я не курю, просто сегодня мне скучно. Достаточно скучно, чтобы наконец что-то сделать с моей «проблемой», которая с началом нового семестра в летней школе только ухудшится. Моя проблема — тот, кто наблюдал, как я завернула за угол спортзала вместе с этими двумя. Моя проблема, с которой грязная, возбужденная часть меня должна что-то сделать.

Я не осознавала, что вляпалась, пока в тот день в офис директора, где я ожидала, не вошел он, и все мое тело едва не растаяло в лужицу. Я ожидала увидеть доктора Линдона.

А вовсе не его.

Он заставил меня покраснеть и задрожать всем телом — я сначала онемела, а затем, словно заикающаяся дурочка, просто сидела и улыбалась, пока мое тело воспламенялось во всех нужных местах, а пульс участился.

Эти пронзительные голубые глаза. Темные волосы. Это мускулистое тело, и боже мой, эти татуировки. Он оказался всем, чего я втайне желала, и именно такой я и стала с того самого дня.

Похотливой.

Плохой.

Все два месяца, стоило мне просто пройти мимо кабинета нового директора или, черт возьми, услышать его глубокий властный баритон по интеркому, мои трусики увлажнялись. Просто увидев его в коридоре, я рисковала снова пропустить уроки и вернуться домой, чтобы приласкать пальцами потаенные местечки моего тела, воспламенившиеся от желания.