Его последние дни

Сестра померила. Ничего особого, давление (тут мне повезло, что ручка была в другом рукаве, но мысленное замечание я себе сделал), сатурация и прочее. Мене, мене, текел, упарсин.

– Хорошо, будем наблюдать. Сейчас вас пока в изолятор поместили, утром сдадите анализы, обследуетесь, и через какое-то время переведем в общую палату. Пока по лечению ничего сказать не могу. Завтра лечащего врача назначат, он уже будет разбираться. Утром не завтракаете, сразу на анализы.

– А…

– Санитар вас отведет.

– Ясно.

Он повернулся, чтобы уйти, но наткнулся взглядом на тумбочку, на которой лежали книги. Доктор снова заглянул в бумаги, потом повернулся ко мне.

– Ваша книга? – Он пальцем указал на тумбочку.

– Как видите.

Гусейнов взял ее в руки, покрутил, рассмотрел обложку. Кажется, переглянулся с сестрой, та пожала плечами. Он какое-то время рассматривал лицевую сторону, потом раскрыл книгу, чтобы видеть обе части обложки: переднюю и заднюю.

– Это тест Роршаха, что ли? – усмехнулся доктор.

– Да, стилизация под него.

Я никак не мог понять, какие чувства вызывает у меня этот человек. Скорее неприятные, но вот что именно меня в нем раздражает?

– А что такое Сато?

– Имя главного героя.

Гусейнов перевернул книгу и вчитался, потом будто бы опомнился и спросил, сделав жест рукой:

– Не возражаете?

– Нет.

Он полистал книгу, остановился на каком-то месте, прочел несколько строк, потом закрыл ее и снова повернулся ко мне.

– А зачем вы взяли с собой вашу книгу?

– Вы бы взяли чужую?

– Я имею в виду, зачем вы взяли книгу, которую сами написали? – усмехнулся Гусейнов.

– Это подарок.

– В каком смысле? – не понял он.

– Конкретно этот экземпляр мне подписали и подарили.

Доктор снова полистал книгу и посмотрел на первую страницу. Покачал головой каким-то своим мыслям, видимо, вызванным дарственной надписью. Я смотрел на него и чувствовал, что буквально закипаю. Что именно вызывает во мне злость?

Гусейнов повернулся ко мне, неторопливо закрыл книгу и положил на тумбочку.

– На ужин вы не успели, но если проголодались – скажите сестре. Принесут вам что-нибудь.

Не дожидаясь ответа, он вышел, каким-то чудом проскочив мимо занимавшей большую часть дверного проема сестры. Феноменальная способность втягивать живот. Ольга вопросительно взглянула на меня.

– Спасибо, не надо. – Я помотал головой.

– Спокойной ночи.

Сестра забрала мою одежду, разорвав последнюю связь с волей, вышла и закрыла дверь. Я лег на кровать. Подушка пахла чем-то химическим и почему-то сыростью. Мне стало неуютно, и я наконец-то осознал реальность. Я в изоляции, в непривычной, неуютной обстановке, без связи, без музыки.

А когда буду писать книгу, подумал я, Гусейнова выпишу злобным говнюком. Только фамилию ему поменяю.

Глава 2

– Просыпаемся, просыпаемся!

Я не сразу понял, что происходит, стал шарить рукой по кровати, чтобы сгрести Соню в охапку и утихомирить. Это всегда работает, даже когда я сам прошу ее меня разбудить. В конечном счете она засыпает вместе со мной.

– Просыпаемся!

И тут назойливый голос, чужие запахи и сырость сложились в неприятную, но четкую картинку. Сони нет, я не дома, я в психушке. Мое возмущение проснулось раньше меня. Ну чего ради будить людей, которым уже некуда торопиться? Мы уже все успели! Почему нельзя дать поспать-то?

– Да не сплю я!

– Меряем температуру!

– Не возражаю!

– Держите! – Ольга запихала градусник мне под мышку. – Пока спите, ближе к восьми на осмотр идем. Если быстро все, то, может, еще на завтрак успеете.

И чего они тут все так акцентируют внимание на еде? С другой стороны – может, это единственное развлечение в этом заведении?

Через какое-то время сестра вернулась и забрала градусник. Я попытался уснуть, но не получилось. Так и застрял между сном и явью.

Матрас, на котором я лежал, судя по ощущениям, был застелен клеенкой. Видимо, чтобы не промокал, если какой-нибудь псих обмочится. И это почему-то очень огорчало.

Воображение зацепилось за проклятый матрас и создало жуткую картину. Будто я лежу на этом самом месте, но я – это не совсем я, а натуральный псих. Почему-то раза в три старше, чем на самом деле. Я привязан к кровати и не могу пошевелиться. Я хочу в туалет. Пытаюсь позвать сестру – но голоса нет. Я стараюсь изо всех сил, но все, чего удается добиться, – это жалкий мышиный писк. Дело движется к закономерному позорному финалу.

– Подъем, больной!!

Низкий, прокуренный мужской голос. Если бы не второе слово, то я бы подумал, что это по-прежнему сон, в котором как-то оказался мичман.

У кровати стоял невысокий, но очень уж широкоплечий санитар с кривым носом, намекающим либо на спортивное прошлое, либо на сложный характер.

– Давай собирайся, дурак. Через пять минут жду снаружи.

Я удивленно посмотрел на санитара. Он смотрел на меня спокойно и немножко устало. Судя по интонации, «дурак» – это не попытка оскорбить меня, а его обычное обращение к больным. А скорее всего, не только его, но и всех санитаров.