Его последние дни

— Это может быть отражением мыслей отца как писателя.

— Хм… Интересно, а можно ли в его писанине вычленить голос автора и отделить от главного героя?

— Вы уже выписали критика? — поинтересовался Даниил.

— Хорошая идея!

Снова задумались. На секунду Косте показалось, что перед ним ангел и сатана, решающие судьбу пациента, а вовсе не доктора. Более того, ему вдруг показалось, что нет непримиримости у света и тьмы. Просто один ставит человека превыше всего, а другой — нет. Костю вдруг осенило:

— Кстати, а вы обратили внимание, что, по сути, он занимается ДПДГ-терапией?! Вот те три главы, где…

Он замолк. Доктора посмотрели на него с таким единодушным презрением, что он смутился.

— Литературе, в том или ином виде, примерно пять тысяч лет. Вы правда считаете, что писатель занимается модной современной терапией, а не модная терапия слизана с процесса творчества? — спросил Гусейнов.

— Ну… — Костя не знал, что возразить.

— Ладно, мне надо сходить к пациенту, — сказал Даниил. — У меня хорошее предчувствие.

— Почему? — спросил Костя.

— Он впервые сам вышел из психоза, — ответил за коллегу Гусейнов и указал на книгу. — Он никогда не заходил так далеко. Не мог выйти за пределы памяти сына. Каким-то чудом этот критик навел его на верную мысль.

— То есть раньше вы не додумались через текст довести его до понимания, что он отец? — удивился Костя.

— От врачей он защищается, — возразил Даниил.

— А тут в некотором смысле коллега, — добавил Гусейнов. — Но, честно говоря, я бы и не додумался вести его через литературу. Повезло.

Даниил посмотрел на Гусейнова с ироничной улыбкой. Его как будто забавляла мысль, что в пятилетней работе все определяет какое-то там везение. Гусейнов уловил этот настрой и хмыкнул:

— Знаете, коллега. По поводу ваших рассуждений о том, перед каким выбором общество ставит самоубийц. Даже если мы опустим тот факт, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих, то в любом случае мы придем к вопросу о личной ответственности каждого отдельного индивидуума в рамках сформировавшегося общества.

— И чем быстрее мы к этому вопросу придем, тем лучше, — вставая со стула, заметил Даниил. — Надеюсь, что мы все как можно быстрее будем задавать себе вопросы, связывающие нас с результатом.

Доктор посмотрел на компьютер, понимая, что снова не заполнил бумажки. Но сейчас важнее поговорить с пациентом. Нужно ковать, пока горячо.

— Думаете, на этот раз он будет лечиться? — спросил Костя.

— Скажем так, — вздохнул Даниил. — На этот раз шанс максимальный. Я не думаю, что может быть более благоприятное стечение обстоятельств. Вероятнее всего, он либо справится в этот раз, либо уже не справится никогда.

— Шанс по-прежнему мизерный, — заметил Гусейнов. — Но я желаю вам удачи.

— Спасибо. Но лучше пожелайте удачи пациенту. Мне-то уже не важно.

— Почему? — не понял Костя.

— Я ухожу в частную практику. Хватит с меня.

Даниил потянулся к дверной ручке, но в этот момент дверь открылась. В помещение вошел заведующий и какой-то мужчина без халата.

— Старший лейтенант Дисненко, — представился он, опередив заведующего. — Кто тут Даниил Андреевич Суренов?

— Я, — вздохнул доктор. Он уже понял, что произошло.

— Тут заявление поступило от вашего пациента. Говорит, противоправные действия совершаются. Пойдемте пообщаемся.

Костя тихонько наклонился к Гусейнову и спросил шепотом:

— Что случилось?

— Тощий мусорнулся, — пожал плечами Эмиль. — А я предупреждал… Надеюсь, он успел все бумажки заполнить. Мозги ему делать будут капитально.

Следователь вышел из кабинета, за ним заведующий. Даниил собрался было следом за ними, но в последний момент обернулся и посмотрел на коллегу.

— Хотите, чтобы я поговорил с вашим пациентом за вас, пока еще не слишком поздно? — поинтересовался Эмиль Анварович без тени улыбки. — Ввел его в курс дела и рассказал ему о необходимости лечиться?

Косте показалось, что у Гусейнова прорастают рога, хотя ни тон, ни выражение лица доктора ничуть не изменились.

Петербург, 2021