Его повесили на площади Победы. Архивная драма

Для семи приговоренных нацистов была смонтирована большая виселица с общей перекладиной. Их поставили в открытые кузова полуторок (по двое в каждую, только Еккельн был в машине один), накинули на шеи петли, затянули. Затем шоферы по команде одновременно дали газ.

За происходящим наблюдала толпа народа. По утверждению Грутупса, рижан туда сгоняли в принудительном порядке. Это, конечно, не так, люди склонны к такого рода зрелищам. К тому же в Риге это было первое повешение за несколько столетий. Лжет Грутупс и утверждая, будто «благородный» Еккельн сам продел голову в петлю — на самом деле, по свидетельствам очевидцев, старался от нее увернуться. В толпе, собравшейся на площади Победы, Грутупс умудрился выискать евреев. На этот раз он не ошибается, хотя по окончании войны в городе их осталось неполных две сотни.

Петр Крупников видел там многих из них — бывшие узники считали своим долгом присутствовать на этой казни. Одним из них был будущий автор первой книги о Рижском гетто Макс Кауфман. Он специально приехал из Вены, где оказался после гетто и нескольких концлагерей, чтобы увидеть, как судят Еккельна. Еще искал могилу Артура Кауфмана — безуспешно. Его сына застрелил весной 1943 года комендант гетто Рошман — за то, что тот, работая на торфоразработках, раздобыл у крестьян немного еды[24].

Грутупс пишет, что трупы на виселице раскачивались несколько дней и только после того, как прошел слух, что их собираются похитить «лесные братья», — тогда тела сняли и похоронили. Это не так, на самом деле они висели ровно столько, сколько было положено по указу от 19 апреля 1943 года.

По Сети гуляет рассказ, будто повешенные генералы висели без формы, сорванной кем-то ночью. Это тоже не так. Отец историка Арона Шнеера, тогда курсант школы милиции, стоял в оцеплении у эшафота. Он рассказывал сыну, что к повешенным подбегали люди и били их палками, а с одного сдернули штаны. Этим одним, по свидетельству присутствовавшего на казни Маргера Вестермана, был не кто иной, как Еккельн. Следующим утром на труп натянули штаны, но не генеральские с лампасами, а простые, солдатские.

…70 лет спустя в поисках места, где стояли виселицы, я бродил по площади Победы. Между прочим, ее название не имеет никакого отношения ко Второй мировой войне. Площадь была названа так в 1920-е годы в честь победы латышских частей в октябре 1919 года над добровольческой Западной армией, организованной при поддержке германского рейхсвера. Здесь должны были проходить парады армии независимой Латвии, но поскольку вскоре страна потеряла свою независимость, вопрос отпал сам собой.

В послевоенные годы по площади проходили праздничные демонстрации, а в 1985 году к 40-летию Победы рядом поставили памятник воинам Советской армии — освободителям. Нынешние националисты безуспешно призывают его демонтировать.

Монумент стоит не на той части площади, где когда-то стояли виселицы, от этого места его отделяет парк Победы. Он прежде назывался Петровским и был разбит еще до революции, причем в посадке деревьев участвовал Николай Второй.

Скажете, каждое из этих событий — само по себе и они никак друг с другом не связаны? Но у истории свои гигантские метасюжеты, ленты которых раскручиваются по ее воле. И если представить себе, будто между событиями, в разные годы происходившими на площади Победы, существует символическая связь, то их кульминацией, несомненно, стали бы виселицы 1946 года.

«И расскажи сыну своему» [25] Вместо послесловия

Мой отец начал бегать в 60 лет. Правда, на войне ему, солдату-связисту, тоже пришлось побегать. Под обстрелом, с двумя тяжелыми катушками, как он говорит, на горбу, на бегу их разматывая. В 60 он вновь побежал, до 70 одолевал марафонскую дистанцию, а после — 10-километровую. В 90 на международных состязаниях ветеранов в Лионе завоевал звание чемпиона мира.

В свои 60 я вместо бега пошел, спотыкаясь, от одной расстрельной ямы к другой. Мой скорбный поход начался у противотанкового рва в поселке Ляды на границе России и Беларуси, вырытого в июле 1941-го отступавшими красноармейцами в 300 метрах от большака. На его дне лежат 2 тысячи человек, среди них 10 моих родных по отцовской линии.

Вот уже третий раз приближаюсь я к этой страшной теме, третью книгу пишу, мучаясь от дурных снов. В первой было о жертвах нацистов, о восставших узниках Собибора, при отсутствии выбора сделавших свой выбор. Во второй — о людях, пошедших в подмастерья к убийцам. Этими был сделан совсем другой выбор, хотя и не всегда по доброй воле, часто — под влиянием обстоятельств. На сей раз попробовал вглядеться в тех, кто сам эти обстоятельства создавал.

«Иногда прошлое не отпускает, — сказано в рассказе Стивена Кинга „Ученик дьявола“. — Разве не поэтому люди учат историю?»