Его повесили на площади Победы. Архивная драма

Но, естественно, прежде всего меня интересовало мнение Штреккенбаха о Еккельне: «Энергичный человек, который беспощадно проводил в жизнь как свои, так и полученные им приказы, а также высказывал свое мнение вышестоящим инстанциям». И еще — «приказы, полученные сверху, исполнял безоговорочно, но их открыто обсуждал».

Гиммлер ценил Еккельна за самостоятельность. Как рассказал мне немецкий историк Холокоста Юрген Маутхаус, рейхсфюрер много времени уделял подбору кадров, едва ли не ежедневно изучал личные дела подчиненных. Инициатива в его аппарате приветствовалась. К примеру, Гейдрих в 1941 году в одной из директив рекомендовал карателям избегать бюрокрократического вмешательства, с готовностью принимать на себя ответственность. Они вовсе не слепо выполняли приказы и были отнюдь не винтиками страшной машины, каким, скажем, выглядит Эйхман в портрете пера Арендт. Вообще-то это он сам еще до появления адвоката избрал такую тактику защиты — изобразить себя как простого бюрократа, а когда адвокат появился — спустя четыре месяца после ареста — просил того продолжать его тактику.

Так что Гиммлер выбрал Еккельна не за одну только преданность, хотя, конечно, и за преданность тоже, основанную на том, что без партии и СС тот никем бы не стал. Рейхсфюрер обладал даром привязывать к себе неудачников, ставших жертвами семейных трагедий, мировой войны, экономического кризиса. Именно в них был сосредоточен особо кровожадный криминальный потенциал. Американский историк Майкл Манн изучил биографические данные 1,5 тысячи наиболее известных эсэсовцев — военных преступников, оказалось, что многие пришли к нацизму вследствие жизненных неудач. 16 % пережили до 19 лет психологическую травму, в том числе смерть родителей, от потери работы пострадало 24 %.

Психология зла — 4

— Можно вывести два психологических типа — убийца-бюрократ и убийца-исполнитель (пусть и обладающий высоким постом). Нацизм не мог обойтись без обоих, но разница между ними есть, и немалая. В Эйхмане не было ничего от вурдалака, зато немало от чиновника, с кем все мы регулярно сталкиваемся, — потому-то к нему и применим образ банальности зла. На месте Эйхмана, который сам никого не убил, мог оказаться любой другой, ну или едва ли не любой. На месте Еккельна любой оказаться бы не мог.

— Но и таких, как Эйхман, «убийц за письменными столами», было немало. Но они, отнимая у евреев имущество, составляя планы движения поездов к лагерям смерти, все же не видели своих жертв, кровью которых была залита форма Еккельна. Тот же Эйхман инспектировал Освенцим и Треблинку, для него в Минске устроили показательный расстрел евреев, но сам он никого не убивал. «На мне много вины, я это знаю, господин капитан, — говорил он на допросе. — Но… я никогда не убил ни одного еврея. И я никогда не давал приказа убить еврея». На судебном процессе Эйхман рассказал, как, оказавшись на «акции», смог пробыть там всего несколько минут, пока его не вывернуло в кустах наизнанку.

Против «религиозного дурмана»

«…Эсэсовцы были против церкви, в частности против Католической церкви» (из протокола допроса Еккельна). Объяснялось это не только политикой партии, подозрительной к иудеохристианству, но часто и личными мотивами. Соратник Еккельна по партии и коллега по палаческому ремеслу комендант Освенцима Рудольф Хёсс в своих мемуарах рассказал, что его отец хотел, чтобы сын стал католическим священником. Однако он разочаровался в церкви в 13-летнем возрасте, заподозрив, что исповедовавший его священник нарушил тайну исповеди. Отец Эйхмана, между прочим, был пресвитером евангелической общины в Линце.

Сам Еккельн воспитывался в евангелической вере, дед его, как уже говорилось, был пастором. В какой момент пасторский внук отошел от церкви, неизвестно. Возможно, после увлечения Артуром Динтером. Тот ведь не только писал романы, а еще и провозгласил себя основателем новой «политической религии», где Иисус Христос был арийцем. Динтер пропагандировал идею приведения немецкого народа к «христианству, очищенному от евреев». Основанная им Немецкая народная церковь (перед запретом в 1936 году) насчитывала 300 тысяч членов.

В полиции с некоторых пор тоже не жаловали верующих христиан, а в СД — тем более (90 % сотрудников СД покинули церковь). «Необходимым условием для повышения по службе был выход их жен и детей из церкви, — сообщил следователю оберфюрер СС Фридрих Панцингер, допрошенный по „делу Штреккенбаха“, в собственноручных показаниях от 2 февраля 1948 года. — Мне известно, что подобные требования нередко вносили раздор в семьи. (Легко можно себе представить, как страдали богобоязненные фрау. — Л.С.) На одном из совещаний Штреккенбах сказал: если сотрудник государственной полиции не в состоянии разрешить церковный вопрос у себя дома, то он непригоден для работы в полиции безопасности».