Его повесили на площади Победы. Архивная драма

Весной 1971 года к Визенталю пришел Фредерик Форсайт, автор знаменитого тогда романа «День шакала», за информацией по организации ODESSA. В то время это была модная тема, всем интересная. И до советских читателей доходило — из-за упоминания в каком-то из романов Юлиана Семенова о Штирлице.

Как рассказывает Том Сегев, автор биографии Визенталя, тот испытывал опасение, что после выхода романа Форсайта никто не поверит, что такая организация в действительности существует, чем боялся подорвать собственную репутацию. И тогда он придумал следующий ход: предложил Форсайту использовать в сюжете настоящего нацистского преступника и дал ему досье на Рижского Мясника.

Эдуард Рошман был взят в плен союзными войсками, в 1947 году был выпущен на свободу как военнопленный. Его ошибкой стал визит к жене в Граце, во время которого он был опознан бывшими узниками и арестован британской военной полицией. Однако ему удалось сбежать. Где он скрывался после побега, никто не знал. Визенталь надеялся, что книга приведет его к Рошману. Так оно и случилось. Только после выхода не книги, а фильма.

Зрители со всего мира стали присылать Визенталю сообщения о человеке, похожем на Рошмана. Естественно, оказывалось, что видели они человека, похожего на Максимиллиана Шелла. И все же по каким-то признакам один зритель в Буэнос-Айресе опознал реального Рошмана. В июне 1977 года он, посмотрев фильм, пошел в полицию и заявил, что Рошман живет на его улице. Тот и правда жил там под чужой фамилией, после бегства в 1948 году получив с помощью Красного Креста новый паспорт на имя Федерико Вегенера. Под этим именем он успешно эмигрировал в Аргентину через Геную. В июле 1977 года по просьбе гамбургского суда аргентинские власти выдали ордер на арест Рошмана. Тем не менее ему удалось бежать в Парагвай, где спустя две недели он умер от инфаркта.

Рижский портной

Модного рижского портного Бориса Рудова, как говорят, знали и в Лондоне, и в Берлине. По этой причине немцы оставили его в живых.

Рижские портные всегда славились. Леонид Утесов рассказывал, как в 1940 году, после присоединения Латвии к СССР, он приехал в Ригу и зашел в ателье заказать себе костюм. «Но учтите, — сказал он портному, — я в Риге всего три дня». — «Вы получите костюм завтра». — «Я хотел бы, чтобы новый костюм выглядел не хуже этого». Портной обошел вокруг артиста, осматривая каждый шов, каждую складку. «Кто вам шил это?» — «Поляков», — гордо назвал артист известнейшего московского портного. «Меня не интересует фамилия, я спрашиваю, кто он по профессии?» Костюм был готов к сроку и был выше всяких похвал.

Борис Рудов шил костюмы самому Еккельну. Но не мог же еврей его обшивать. Рудову выправили документы — он стал евреем только наполовину — и разрешили свободно ходить по улицам Риги. Другим оставленным до поры рабам из Малого гетто этого дозволено не было.

К слову напомню историю генерал-фельдмаршала Эрхарда Мильха. Тот был полукровкой, однако Геринг не позволил арестовать своего заместителя, заявив: «У себя в люфтваффе я сам решаю, кто еврей, а кто нет». В дальнейшем Мильху подправили биографию, объявив, что его настоящий отец — немецкий аристократ.

Американский военный трибунал осудил Мильха к пожизненному заключению. «Дело Рудова» не дошло до суда. В 1946 году ОСО назначило еврею-портному, чудом выжившему в гетто и концлагере, пять лет лагерей, а в 1951-м — добавило еще десять. А все почему? Еккельн на вопрос следователя об оставленных им в Риге агентах для отвода глаз назвал несколько первых попавшихся имен — помимо портного еще латыша-дворника Суну (крупные агенты!). Одного этого было достаточно.

Геринг не предавал Мильха, стало быть, ему, в отличие от Еккельна, не были вовсе чужды хотя бы какие-то человеческие чувства. Еккельн же использовал Рудова, пока тот был нужен, а потом за ненадобностью не только отрекся от него, но и пнул напоследок.

Секрет

После ликвидации в Румбуле Гиммлер выговорил Еккельну — на него поступили жалобы, что он не сумел обеспечить секретность операции. Дошло до Канариса, тот пожаловался фюреру.

«Расстрел евреев держали в секрете, — рассказывал в суде свидетель, эсэсовский судья Центрграф. — Но по делам, которые проходили через мой суд, видно, что о расстрелах солдаты часто писали домой в письмах».

Шила в мешке не утаишь, как Еккельн ни старался. А он старался. Это вначале ничего не скрывали, убивали открыто, а потом политика изменилась — запретили даже фотографировать казни. Это в Киеве можно было не церемониться с населением, а Рига — в большей степени Европа, там открытых убийств не допускалось. Однажды в 1943 году Центрграф слышал, как Еккельн инструктировал офицеров производить расстрелы евреев малыми группами, тем самым секрет в большей степени обеспечивается.