Его повесили на площади Победы. Архивная драма

За год пребывания на этом посту Панкратьев добился отмены условно-досрочного освобождения заключенных, на одном из совещаний убедив Сталина во вреде этого «буржуазного института»[19]. Но этого мало. Представьте, Панкратьев умудрился вступить в конфликт с Берией, когда того назначили наркомом внутренних дел, и тот распорядился проверить некоторые приговоры, вынесенные при участии этого ведомства. Панкратьев дважды писал докладные записки в ЦК о недопустимости прекращения дел против врагов народа. На чем, правда, погорел — был снят с работы. Но война все списала, и он вновь поднялся по карьерной лестнице, став председателем трибунала Прибалтийского военного округа.

Перед войной среди прокуроров еще встречались наивные люди, иной раз — совсем другого сорта. Заместитель прокурора СССР Николай Зоря тоже не понял: то распоряжение Берии было чисто формальным, так его и надлежало выполнить. Он добросовестно проверил дела о саботаже и вредительстве и пришел к выводу, что большинство из них основаны на сфабрикованных доказательствах. Его тут же уволили, хотя, по счастью, не арестовали. В 1939 году объявили частичную мобилизацию, и недавний высокопоставленный чин стал рядовым Красной армии. Он воевал в Финляндии, после чего был принят в военную прокуратуру, где дослужился до прокурора военного округа. В дни Рижского процесса генерал Зоря участвовал в Нюрнбергском процессе в качестве помощника обвинителя от СССР. И вновь полез куда не надо — в обстоятельства Катынского дела[20]. Зорю нашли мертвым в гостиничном номере, официальная версия смерти — неосторожное обращение с оружием, но, скорее всего, он покончил с собой, опасаясь вполне вероятных репрессий. Тело срочно отправили в Москву и похоронили без воинских почестей.

Панкратьева вновь сняли с высокой должности спустя четыре года после Рижского процесса. Аж по решению секретариата ЦК ВКП(б). «За грубые ошибки и недостойное поведение», допущенные на общем открытом собрании военных трибуналов 20 декабря 1949 года. В тот день торжественные заседания проходили повсюду — страна отмечала 70-летие Сталина. На заседании в Риге после основного доклада выступил Панкратьев: «Сталин далеко предвидел вперед!» Произнеся (не больно-то грамотно) общие слова, ветеран решил поделиться воспоминаниями о своих встречах с «корифеем всех наук». И стал простодушно рассказывать то, о чем следовало бы умолчать. Некстати вспомнил, как Сталин сказал ему, что «применение физического воздействия» к обвиняемым в контрреволюционных преступлениях вполне допустимо. Остальное было делом техники: Панкратьева вызвали в Москву и — в 49 лет — отправили на пенсию.

В Москве у него оставалась семья. В Риге с председателем трибунала была другая, «фронтовая жена». И еще, как говорили, судья ежевечерне прикладывался к рюмке. Бывают странные сближения…

Суд идет

Рижский процесс открылся 26 января 1946 года, в субботу вечером, в те годы — рабочий день. Зима была мягкой — то дождь, то снег. На улицах работали пленные немцы, расчищая город от обломков разбитых зданий. В Дом офицеров пускали по пропускам тех, кто считался «представителями общественности».

Оператор снимал для кинохроники, фотографировать журналистам не разрешили, но художник рисовал для газет, эти рисунки сохранилось. Еккельн — в сравнении с его фотографиями в красивой форме — на них выглядит сильно похудевшим: впалые щеки, глубоко посаженные глаза, кустистые брови. На нем — мундир без знаков различия, от былого великолепия остались лишь генеральские брюки с красными лампасами. В них спустя неделю он будет стоять с петлей на шее в кузове грузовика, медленно отъезжающего от виселицы.

В центре сцены — судейский стол, слева от него сидит прокурор, справа — адвокаты. «Дело рассматривается в открытом судебном заседании Военного трибунала в составе председательствующего полковника юстиции т. Панкратьева и членов трибунала полковника юстиции т. Кирре и майора юстиции т. Якобсона».

Поскольку источников о процессе совсем мало, приходится пользоваться тем, что есть. Из изданной тогда же пропагандистской брошюры много не возьмешь, да к тому же в ней не все достоверно, даже некоторые фамилии свидетелей искажены, возможно, специально. Что же касается книги Грутупса «Эшафот», то в ней рисуется нацистский апокалипсис: евреи судят генералов. Правда, не ясно, кто тут евреи. Судьи уж точно не евреи — для организаторов процесса было важно, чтобы судили латыши. Оба члена военного трибунала — и товарищ Кирре, и товарищ Якобсон — участники Гражданской войны, один чекист, другой красный командир, после революции жили в России.

По Грутупсу, судьи — статисты, всем заправляет прокурор Завьялов, «из мелкопоместной (!) еврейской семьи». Так он решил, вероятно, полагая, что «в конце 30-х годов (1937) весь центральный аппарат Главной военной прокуратуры состоял из его соплеменников».