Его прощальный поклон. Круг красной лампы

Доктор Хорас Вилкинсон проследовал за сэром Джоном по широкой устланной густым ковром лестнице на второй этаж и вошел в затемненную комнату, где лежала больная. За четверть часа осмотрел ее, выяснил все симптомы, после чего вернулся с сэром Джоном Миллбэнком в гостиную. У камина стояли двое джентльменов, один, с гладко выбритым лицом, типичный общепрактикующий врач, второй странноватого вида мужчина средних лет с бледно-голубыми глазами и длинной рыжей бородой.

– Здравствуйте, Мейсон, наконец-то мы вас дождались!

– Здравствуйте, сэр Джон. Я, как и обещал, привез доктора Вилкинсона.

– Доктора Вилкинсона? Но вот же он.

Доктор Мейсон удивился.

– Я этого джентльмена вижу в первый раз! – воскликнул он.

– И тем не менее я действительно доктор Вилкинсон… Доктор Хорас Вилкинсон, Кенэл-вью, 114.

– Боже правый, сэр Джон! – вскричал доктор Мейсон. – Неужели вы могли подумать, что в таком важном деле я мог обратиться к какому-то юнцу? Вот доктор Адам Вилкинсон. Он читает курс лекций по легочным заболеваниям в Лондоне в Риджентс-колледж, к тому же является штатным врачом больницы святого Суизина и автором ряда научных трудов по этой теме. В Саттоне он проездом, и я решил воспользоваться этим удачным обстоятельством, чтобы привлечь к лечению леди Миллбэнк такого высококвалифицированного специалиста.

– Спасибо, – холодно произнес сэр Джон, – но моя жена уже устала, поскольку ее только что очень тщательно обследовал этот молодой джентльмен. Я думаю, на сегодня с нее хватит врачей. Но, конечно же, раз вы потрудились приехать, я буду рад оплатить ваш счет.

Когда доктор Мейсон, на лице которого было написано крайнее возмущение, и его весьма озадаченный друг удалились, сэр Джон выслушал заключение молодого врача.

– Вот что я вам скажу, – вдумчиво произнес он, когда тот закончил. – Я – человек слова, понимаете? Людей, которые сумели мне понравиться, я от себя уже не отпускаю. Я хороший друг и плохой враг. Вам я верю, а доктору Мейсону – нет. С этого дня вы будете моим личным и семейным врачом. Вам нужно будет приходить и обследовать мою жену каждый день. Вы располагаете для этого временем?

– Я чрезвычайно благодарен вам за добрые намерения, но боюсь, что не смогу воспользоваться вашим предложением.

– Вот как! Почему же?

– Я не могу отбирать у доктора Мейсона его пациентов. Это было бы нарушением профессиональной этики.

– Прекрасно, уходите! – вскипел сэр Джон. – Первый раз вижу человека, который не понимает своей выгоды. Вам предлагают хорошее место, а вы отказываетесь? Ваше право. Уходите!

Миллионер вышел из комнаты, громко хлопнув дверью, а доктор Хорас Вилкинсон отправился домой к спиртовой горелке и чаю по шиллингу и восемь пенсов с первой заработанной гинеей в кармане и гордым чувством того, что он не отступился от лучших традиций своей профессии.

И все же столь неудачное начало оказалось вместе с тем и удачным, поскольку в скором времени доктору Мейсону стало известно, что его молодой коллега имел возможность отобрать у него самого выгодного пациента, но отказался от этой возможности. К чести представителей этой профессии следует сказать, что подобное поведение скорее норма, чем исключение. И все же, когда врач столь юн, а пациент столь богат, искушение было особенно сильным. Последовало письмо со словами благодарности, личный визит, дружба, и теперь известная фирма «Мейсон и Вилкинсон» является самой крупной в Саттоне медицинской практикой.

Проклятие Евы

Роберт Джонсон был в высшей степени неприметным человеком, ничто не выделяло его среди миллионов подобных ему обывателей. Лицо у него было бледноватым, одежду он носил как все, взглядов придерживался умеренных, имел тридцать лет от роду и был женат. Занимался он торговлей принадлежностями мужского туалета, работал на Нью-Норт-роуд, и конкуренция, которая существует в этом деле, выдавила из него последние остатки характера. Постоянное желание расположить к себе клиента сделало его подобострастным и безликим. Из-за ежедневной однообразной работы он стал больше похож на бездушную машину, чем на человека. Его никогда не волновали великие вопросы. Под конец этого тихого и уютного века его замкнутый мирок оброс такой прочной кожурой, что через нее не в силах была пробиться ни одна из тех могучих примитивных страстей, которые отличают сильный пол. И все же рождение, зов плоти, болезни, смерть – вещи извечные и неизменные, и когда одно из этих непростых испытаний обрушивается на мужчину на одном из неожиданных поворотов жизненной стези, на какой-то миг с него слетает маска цивилизованности и проявляется данное ему от природы мужественное лицо.