Что ж, звучит совсем не как признание человека, которому нравится мучить пленных. Эд не тонул, говорил правду.
— Зачем ты сделал это?
— Как я уже сказал, — ответил Эд, — для того, чтобы выработать у тебя иммунитет против Звездочета. Для этого тебя надо было сломать. И ничто так не ломает, как предательство. Поэтому мне пришлось сыграть предательство. Заставить тебя разочароваться в нас. Во мне.
Я посмотрела на Эда. Потом на болото. Потом снова на него. Ноги не погрузились ни на миллиметр. Он был честен. Честен.
Глава 16: Проясним?
— На тебя чары Звездочета не действуют. Так что же сломало тебя? — вырвалось у меня.
Нет, это не то, о чем спрашивают. Тем более не то, на что заставляют отвечать. Я загнала подступающее чувство вины поглубже в подсознание и сосредоточилась на Эде.
— Мою мать убили, — сказал Эд после недолгого молчания, — но нет, не это меня сломало. Конечно, нет. Когда наши близкие умирают, мы скорбим, но не ломаемся. Ломает нас не смерть, а то, что с ней связано. В моем случае с этим был связан отец. Мало того, что вскоре после похорон он снова женился, так еще и отказался расследовать смерть матери, замял дело, и даже запретил об этом говорить. Отец, которого я долгие годы считал примером, сказал мне: «Просто живи, мой мальчик, если начать расследование, то мы в любом случае выясним то, что нам не понравится, в любом случае испортим отношения с теми, с кем не должны», — замолчал, — мой отец сказал, что нет смысла переживать о мертвых, когда есть живые. А еще сказал, чтобы я не позволял мертвецам отравлять свою жизнь.
Мы смотрели друг на друга. Непростое у него было детство. Непростое…
— Значит тебя сломало предательство отца, — прошептала я.
— Скорее не столько предательство, сколько разочарование в нем.
— Что было дальше?
Я опять ощутила укол совести. Я заставляла его отвечать. Заставляла говорить на неприятную тему.
— Дальше я пообещал, что найду убийцу сам, и отомщу сам. Так, собственно, и появилась наша лесная шайка.
— С тех пор вы не виделись с отцом?
— Нет — нет, разумеется, виделись, — улыбнулся Эд, — от того, что мой отец оказался немного мерзавцем он не перестал быть моим отцом. Я тебе больше скажу, годы научили меня уважать его решение отказаться от мести.
Эд сделал шаг ближе.
— Спрашивай все, Донна, я отвечу.
И я хотела спросить. Хотела знать о плане против Звездочета. Хотела знать обо всех подробностях. Но, если бы я стала разведывать это так, то поступила бы бесчестно. Крайне бесчестно.
— Что ты планируешь делать со мной, если я вернусь в лагерь? — вместо этого спросила я.
— Для начала сниму кандалы. Потом еще раз спрошу, хочешь ли ты остаться. И если хочешь, то введу тебя в курс дела, станешь частью команды.
— Зачем я тебе в команде?
— Ты знаешь дворец, знаешь башню, — ответил Эд, — ты воровка и обманщица, а такая пригодится в нашем деле, и… — печально улыбнулся, — и я хочу, чтобы ты была рядом.
Сердце предательски заколотилось. Я глубоко вдохнула, заставив его успокоиться.
— Чтобы прояснить, — сказала я, вставая на болото.
— Не стоит.
— Нет, я проясню! — настояла я, — чтобы закрыть этот вопрос раз и навсегда. Здесь в болоте истины. Я против Звездочета, и на стороне короля. Я буду бороться за то, чтобы вытащить монарха нашей страны из — под гипноза. И я буду бороться за нашу страну.
— Это было необязательно.
— Но я хотела. Чтобы больше не возвращаться к этому.
Я сошла обратно на землю. Эд пошел следом. Остановился.
— У тебя есть еще вопросы?
— Есть, но их я не стану задавать тебе на болоте истины.
— Значит, ты возвращаешься со мной?
Хороший вопрос. Очень хороший. Победить Звездочета будет проще вместе с разбойниками, чем одной…
— Все будет, как раньше, обещаю, — Эд приобнял меня за плечи.
— Нет, не будет, — сказала я, скидывая его руки, — я помню, как ты смотрел на меня, дергая за цепь, — потрясла кандалами, — за эту цепь. Помню, как ты заставил меня ненавидеть вас всех и себя саму. Помню, как мне приходилось есть с земли грязные ломти хлеба и справлять нужду у вас на глазах, привязанной, как собака.
Для принцессы, выросшей окутанной роскошью, я держалась молодцом. Думала, за эти дни помру от унижения, но не померла.
— Ты преувеличиваешь, — сказал Эд, — деревенские дети и то хуже издеваются друг над другом.
Но я не деревенщина и никогда ей не была.
— Это для того, чтобы сломать… я же объяснял, — продолжил Эд, делая шаг ближе ко мне.
— Ты решил за меня, что лучше мне быть сломанной.
— Да, решил.
— Ты мог бы предупредить.
— Тогда бы не было нужного эффекта.
Мы молча смотрели друг на друга и не могли пошевелиться. Мы знакомы чуть больше недели, но за это время Эд успел стать мне почти родным, а потом растоптать меня. Я хотела. Честное слово, хотела бы моргнуть и стереть воспоминания о днях, прожитых на цепи, но не могла.