Его семья

— Вы даже когда прощались, кулаки подавали, — вспоминает он.

— И ты тогда хотел расцепить мои пальцы. Я сердилась, а Наташа помогала мне отбиваться от тебя… А ты знаешь, почему все это было?

— Откуда же мне знать! — смеется Яков.

— Потому что мы с Наташей сделали маникюр. Шли мимо парикмахерской, и вдруг Наташа говорит: «Давай сделаем маникюр. Чтоб, как у взрослых…» И мне очень захотелось положить свою руку перед маникюршей. А потом, когда мы вышли из парикмахерской, казалось, будто все только на наши пальцы и смотрят. И стыдно было. Боже, как стыдно! Особенно, когда встретили тебя…

— Как же я этого не заметил? — удивляется Яков. — Ведь не ходила же ты все время со сжатыми кулаками!

— А я в тот же вечер счистила лак. Часа два возилась. Боялась, как бы мама не заметила маникюр…

— Да, счастливые времена! Если бы можно было вернуть их назад, чтобы снова было семнадцать, а опыт житейский остался таким же, как теперь, и не было бы тех ошибок, которые сделаны…

— Тебе было бы очень скучно жить, — возражает Валя.

— Зато я тогда не побоялся бы поцеловать одну девушку, которая, кажется, ждала этого…

Валя краснеет и грозит ему пальцем.

Якову сейчас хорошо, он отдыхает душой и телом от недавних ссор, от злых, тревожных мыслей. Теперь все это осталось далеко позади, и перед ним сидит Валя — ласковая и добрая…

«И почему мы тогда так глупо разошлись в разные стороны? — искренне удивляется он. — Ведь мы созданы друг для друга. И кому нужно было, чтобы на ее пути встретился Владимир?»

Якову кажется, что десять лет назад между ним и Валей была не полудетская робкая влюбленность, а более глубокое и серьезное чувство, которое уже тогда связало их на долгие годы и помогло найти друг друга после длительной разлуки.

— Валя, ты рада, что я приехал к тебе? — снова спрашивает Яков, потому что ему нужны все новые и новые подтверждения того, что он не безразличен Вале.

— А разве ты не видишь?

— И ты сможешь полюбить меня по-настоящему?

В ответ Валя только беспомощно пожимает плечами. «Зачем спрашивать об этом?» — так понимает Яков ее движение и поэтому продолжает допытываться:

— Ты сможешь так полюбить меня, чтобы забыть обо всем? Так, будто у тебя до этого никого не было и чтобы тебе казалось, что ты только меня любила всю жизнь?

Ресницы ее тревожно вздрагивают, а глаза гаснут, словно этим вопросом он дунул на огонек, освещавший их изнутри.

— Ничего я не знаю, — покачивая головой, отвечает она. — Не знаю…

— Но почему же, Валя? — снова допытывается Яков. — Отчего такая неуверенность? Ты мне нужна, Валюша, я хочу забрать тебя с собой.

— Ах, Яша, об этом еще рано говорить, — возражает Валя. И, чисто по-женски пытаясь загладить причиненную ему неприятность, кладет свою руку на его, предупредительно заглядывает ему в глаза. — Я могу тебе пообещать лишь одно: я всегда буду с тобой искренна… и с собой также…

— Хорошо, Валя, — сдается Яков, хоть он и не вполне удовлетворен ее ответом.

Валя молчит, вся уйдя в себя. Она словно прислушивается к тому, что делается в ее душе, и совершенно не замечает его. Яков тоже растерял нужные слова и с облегчением вздыхает, когда из кухни доносятся голоса: пришли Надежда Григорьевна и Вадик.

Как и вчера, Яков сидит за столом напротив Вали. И, как вчера, ловит на себе пытливые взгляды Надежды Григорьевны. Он чувствует себя еще более неловко, чем вчера. Наконец Надежда Григорьевна переводит свой взгляд на дочь, которая задумчиво опускает ложку в тарелку, и с видом врача, желающего поставить диагноз, говорит, обращаясь только к Горбатюку:

— Что это случилось с нашей Валей? Ведь она терпеть не могла этой красной блузки с высоким воротником!

Валино лицо приобретает цвет блузки, а Якову становится жарко.

— Она понравилась Яше, мама, — невинно отвечает Валя, с явным удовольствием наблюдая его смущение.

— Ты куда-нибудь собираешься?

— Мы хотим немного пройтись.

— Может быть, Вадика возьмешь?

Валя не торопится с ответом. Яков напряженно прислушивается, ожидая, что же она ответит.

— Мы далеко пойдем, — после паузы отвечает Валя. — Вадик может устать. Пусть лучше побегает здесь.

«У нее удивительно спокойный голос. Будто она уже все решила и все для нее ясно», — думает Яков.

— Ну, как знаешь, — недовольно говорит Надежда Григорьевна. — Ты уже взрослая, тебе виднее…

— Я готова, Яша!

Валя стоит в дверях, веселая и такая свежая, словно она только что проснулась и умылась холодной водой. Яков с восторгом глядит на нее и тихо, чтобы не услыхала Надежда Григорьевна, говорит:

— Какая ты красивая, Валюша!..

Она протягивает ему руку, будто приглашает, забыв обо всем, идти за нею, — и снова начинается сказка, которую оба они создали в своих мечтах…

Потом, когда Яков думал об этом, он никак не мог вспомнить, куда они ходили и что видели, так как все заслонял собою образ Вали. И у него всегда сладко щемило сердце, и было немного грустно, как бывает, когда мы вспоминаем о том, что потеряли в жизни и уже не найдем никогда…

* * *