Его семья

— Ты плачешь… Оля плачет… и я, — глядя на мать полными слез глазами, объяснила девочка.

Нина невольно рассмеялась, и Галочкино личико тоже засияло улыбкой. С этой улыбкой сквозь невысохшие еще слезы она оглянулась на старшую сестру, словно приглашая ее посмеяться вместе с ней и мамой.

— Мои вы родные! Мое вы утешение, счастье мое единственное! — обнимала дочек растроганная Нина. — Вы любите маму? Вы никогда не бросите ее?..

Она весь день провела с детьми: расспрашивала Олю о школе, забавляла Галочку и все прислушивалась к шагам на лестнице — не возвращается ли из института Оля.

Оля вернулась, но и теперь не зашла к ней. «Значит, действительно рассердилась», — подумала Нина, и мрачные мысли снова овладели ею. Ей почему-то казалось, что теперь, поссорившись с Олей, она не сможет учиться. Снова потянутся серенькие, неинтересные дни, похожие один на другой, как истертые копеечные монеты. Вот так по копейке, по копейке — и разменяет она свою жизнь, а потом, когда подойдет старость, с сожалением оглянется назад: для чего она жила? Для Якова, который отбросил ее, как надоевшую игрушку? Или для дочек? Но они вырастут, выйдут замуж, будут иметь своих детей, которые станут для них дороже матери… Да, она будет рада, если вырастит дочек хорошими людьми и ее поблагодарят за них другие.

И все-таки ей этого мало. Теперь, когда она начала мечтать о том, чтобы приобрести какую-то специальность, когда она, пусть еще в мечтах, начинала жить по-иному, Нина уже не могла примириться с мыслью, что все останется по-старому.

Как ненавидела она сейчас Лату, как кляла себя за тот случайный разговор! «Я никогда-никогда не буду разговаривать с ними!» — решила Нина, но и от этого решения на душе легче не стало.

«Я, верно, в самом деле очень плохая», — с отчаянием думала она и все прислушивалась, еще надеясь, что вот откроются двери и раздастся милый Олин голос.

Двери действительно открылись, и в коридор зловещей тенью вползла Лата.

Она была вся в черном, начиная от шляпы и кончая туфлями, и так многозначительно поджимала губы, что Нина удивленно уставилась на нее: не умер ли кто-нибудь? Лата кивнула головой в сторону комнат:

— Там никого из посторонних нет?

— Я одна, — все больше удивляясь, ответила Нина.

— Так пошли, поговорим…

Нине не оставалось ничего другого, как пойти вслед за нежеланной гостьей.

Лата села у стола, положив на скатерть чистенький узелок, который принесла с собой.

— Я пришла к тебе, потому что ты женщина честная, — заговорила она, доставая из рукава лист бумаги. — Заявление принесла.

— Какое заявление?

— А ты прочти. Там все описано. Прочти и подпиши.

Нина пробежала глазами заявление. Все написанное в нем было настолько невероятным и диким, что она сперва не поверила своим глазам и прочла еще раз короткие неграмотные фразы, все как одна заканчивавшиеся восклицательными знаками.

— Не может быть! — воскликнула Нина.

— Может. Это ведь я написала, — Лата подчеркнула слово «я».

— Но ведь я знаю, что они всегда держат Дуная в квартире и не выпускают одного! — горячо продолжала Нина. Она сейчас, как никогда, хотела избавить подругу от новой неприятности.

— А с балкона я гавкаю? — возразила соседка. — Я уже порок сердца от этого получила. И утром нарочно выпускают собаку, чтобы она оправляться ко мне бегала… У меня и вещественное доказательство есть, я его вместе с заявлением в милицию передам…

И Лата с угрожающим видом подняла вверх узелок. Держа его в одной руке, другой она подсовывала Нине заявление:

— Вот здесь подпишись. Я же свидетельствовала за тебя.

Задрожав от омерзения и гнева, Нина тихо сказала:

— Вон!

— Что? — не поняла Лата.

— Убирайся вон! — повторила Нина. В ней вдруг словно что-то оборвалось, сердце забилось с бешеной скоростью, в висках застучало. — Вон отсюда! — уже громко крикнула она и была, вероятно, очень страшной, так как Лата, не сказав ни слова, втянула голову в плечи и быстро выбежала из комнаты.

«И я могла с ней дружить!» — всхлипывала Нина, стараясь унять нервную дрожь. Взгляд ее упал на стол, на то место, где только что лежал Латин узелок, и мутная волна отвращения снова подступила к горлу. Сорвав со стола скатерть, Нина смяла ее, швырнула на пол и долго мыла руки мылом и горячей водой.

Вспомнив, как удирала Лата, она невольно засмеялась, и смех принес ей облегчение. Подумала, что должна непременно пойти к Оле и попросить у нее прощения.

На следующий день, охваченная жаждой деятельности, Нина еще с утра принялась убирать в доме, переставляла мебель, выбивала ковер, половики — к великой радости Галочки, которая усердно помогала матери, подкатываясь ей под ноги веселым клубочком. Нина решила зайти к Оле в обед, когда та вернется из института, а пока что навести порядок в комнате, где раньше жил Яков.

После отъезда Якова она больше не заходила сюда. Ее останавливало какое-то странное чувство.