Его семья

Оля вскочила с постели вместе с матерью. Девочка очень боялась опоздать в школу и всегда выходила из дому на час раньше, хоть Нина и сердилась на нее за это.

— Уже, мама?

— Спи еще, Оля. Сегодня ты не пойдешь в школу, — грустно сказала Нина.

— Почему, мама?

— Мы сегодня пойдем в суд. — И, видя, что дочка ничего не понимает и готова расплакаться из-за того, что мама не пускает ее в школу, постаралась по возможности понятнее объяснить: — Ты хочешь, чтобы наш папа жил с нами? Чтобы так, как прежде, помнишь?

— Да, мама, — тихонько ответила Оля.

— Так вот, Оля… Ты у меня уже большая и должна понять… Видишь ли, сегодня мы пойдем в суд и будем просить одну тетю, чтобы нам вернули папку…

— А зачем тетю, мама? Давай лучше папу попросим.

— Он не хочет, Оля. А эта тетя очень строгая, ну, как ваша Вера Ивановна, и она прикажет папе вернуться к нам.

— А папа ее послушается?

— Послушается. Ведь ты же слушаешься Веру Ивановну?

— Да… Только Вера Ивановна не строгая… Она хорошая-хорошая…

Вскоре пришла Лата. Она была в новом, недавно сшитом платье, в большой зеленой шляпе.

— Ах, Ниночка, как мне жаль тебя! — вздыхала она, усаживаясь на краешке стула, чтобы не измять платье и покачала головой.

Весь ее вид очень раздражал Нину. Одевая Галочку, она искоса поглядывала на Лату, неохотно отвечала ей. «Ишь, вырядилась как в театр!»

Нина хотела уже спросить, когда она успела покрасить брови, но сдержалась. Ведь Лата будет выступать ее свидетелем, а кто знает, что может сказать эта женщина, если ее рассердить…

Вышли из дому в половине девятого.

День был такой же теплый и солнечный, как и тогда, когда Нина впервые отводила дочку в школу. Но улицы, дома и даже люди сегодня казались другими: на них словно пала невидимая тень, и были они неприветливы и холодны.

«Скоро и осень, — с грустью думала Нина, глядя на заметно пожелтевшую листву деревьев. — Повеют холодные ветры, опадут листья, начнутся дожди, и будет стоять та нестерпимо серая погода, когда даже жить не хочется…

И неужели это я, Нина, еще недавно такая юная и беззаботная, иду разводиться с мужем? Неужели это у меня уже есть двое детей и мне скоро минет двадцать шесть лет? И это я поссорилась с мужем? С тем Яковом, который казался мне самым лучшим на свете и который клялся, что всегда будет любить меня… Как это случилось? Почему?»

* * *

Яков очень боялся опоздать в суд, но не хотел прийти туда и слишком рано. Он знал, что Нина явится, безусловно, не одна, что ее подруги и подруги этих подруг будут глазеть на него с тем жадным любопытством, которое всегда присуще праздным людям и которого он просто терпеть не мог.

Пришел он ровно в десять, но оказалось, было еще рано. Народные заседатели сидели в кабинете судьи и знакомились с делами. Очень молодой и очень озабоченный секретарь суда, немного похожий на Леню, сказал Горбатюку, что не знает, когда именно будет рассматриваться его дело.

— Возможно, первым, а возможно, и последним. Во всяком случае, вы никуда не уходите.

— А когда начнется суд?

— Когда ознакомятся с делами. — Но, заметив, что Якова не удовлетворил такой ответ, секретарь прибавил: — Минут через десять, самое позднее — через полчаса. Вы идите в зал…

Легко сказать: идите в зал! Идти туда, где тебя ждет по крайней мере десяток пар глаз, где будут перешептываться и указывать на тебя пальцем… Нет, лучше выйти на улицу.

— Но смотрите не опоздайте, — предупредил секретарь. — А то ваше дело отложат и будут слушать последним.

Яков отошел от здания суда — ему казалось: если он будет стоять здесь, все поймут, что он пришел разводиться, — и направился к скверику на противоположной стороне улицы. Там стояли скамейки, он сел на одну из них и закурил папиросу. Однако через минуту вскочил. То душевное состояние, в котором находился сейчас Горбатюк, требовало движения, действий, которые могли бы ослабить все нараставшее в нем напряжение.

Яков старался не думать, почему он оказался в этом садике напротив суда, что должно произойти через пятнадцать или двадцать минут. Он пытался сосредоточиться на другом, но это другое лишь скользило по поверхности сознания, и достаточно было ему на мгновение ослабить свою волю, как его снова начинала тревожить мысль о том главном, ради чего он пришел сюда.

Через несколько минут Яков снова заглянул в здание суда и в коридоре столкнулся с Латой. Он так посмотрел на нее, что та отступила и боком прошмыгнула в зал.

Теперь секретарь уже сердито ответил, что члены суда еще знакомятся с делами.

И снова — сквер, бесцельное хождение по посыпанным песком дорожкам и папироса за папиросой. Тяжелое душевное состояние Якова еще усугубила обида на секретаря суда, а через него — и на судью. Евдокия Семеновна уже не казалась ему такой симпатичной, и он мрачно думал, что она — прежде всего женщина, баба, а баба всегда останется бабой, какой бы умной и образованной она ни была.