Его строптивая малышка (СИ)

Он слегка надавливает мне на лопатки, и я укладываю грудью на постель, открываясь для него еще больше. А через секунду чувствую язык, который исследует мои складочки и, ориентируясь на мои вздохи, очень быстро определяет тактику завоевания. Не размениваясь по мелочам, Данил доводит меня до оргазма за пару минут.

— Все, Вик. Теперь ты мне не помешаешь, моя очередь получить свое.

Помешать я уже не смогу, это верно, ни одна мышца меня не слушается. Но стоит Данилу снова нанизать меня на свой орган, словно и не было этого минутного облегчения. С каждым погружением, мое тело будто скручивает как в лихорадке, под кожей бушует растревоженный муравейник, колючие мурашки волна за волной разбегаются от того места, где мы с Данилом соединяемся.

Но как только я снова приближаюсь к разрядке и сжимаю внутренние мышцы, что усилить и без того острые ощущения, как я получаю еще один шлепок и лишаюсь члена.

— Нет уж. В целом я одобряю здоровую инициативу, но не сейчас. Я искал тебя месяц, Вика, — Староверов медленно скользит внутрь меня и, достав до донышка, продолжает: — Как я был зол. У меня месяц встал при взгляде на мотоцикл, на котором ты кончала.

И снова медленно выходит.

— И как я разозлился еще сильнее, когда все-таки нашел, только немножко не Машу.

И снова дразнящее скольжение. Лопатки уже сводит от напряжения, ноги дрожат, особенно, когда Данил черти линию пальцем по внутренней стороне бедра и поглаживает припухшие губки.

Пальцы сменяет головка, скользящая по промежности, а Данил, собрав разметавшиеся волосы в кулак, наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Неужели ты думала, что после той горячей девчонки, я бы согласился на то, что ты мне предлагала сегодня днем?

Похныкиваю, надеясь разбудить в Даниле жалость, но где милосердие, а где Староверов?

Протолкнув в меня головку, он замирает.

— Что я хочу сейчас услышать, Вика?

— Что я дрянная девчонка? — слабым голосом уточняю я.

Данил входит еще немного глубже.

— Близко, Вика. А точнее?

— Я твоя дрянная малышка, — выдыхаю я.

— Правильно. Моя. Дрянная. Строптивая малышка.

И Староверов отпускает тормоза.

Не скажу, что я перестаю поскуливать и умолять его о снисхождении, но мне действительно все нравится. Добившись от меня признания своей принадлежности ему, Данил ублажает меня так, что я на стонах срываю голос.

И мне плевать, если они слышны за пределами номера.

Староверов тоже не следит за своей громкостью и слова не фильтрует. Если у кого-то из соседей особенно тонкая душевная конституция, это их проблемы.

Мы оба сейчас в темной пучине страсти с головой, и гребем в глубину, где водоворот ощущений полностью поглощает нас и опустошает наш разум, наши чувства. И когда мы ударяемся о дно, оно пружиня выталкивает нас к ослепительному свету.

Обессиленные, мы лежим не в силах пошевелиться. Мне приятна тяжесть тела Данила, тепло его влажной кожи, его запах. Но вот он выскальзывает из меня и перекатывается на спину, увлекая меня за собой. Мне все лень, и я окукливаюсь где-то у него подмышкой, бездумно водя пальцем по линиям его татуировки на руке, которой он меня обнимает.

— Когда отчим стал наседать, — облизав пересохшие губы, начинаю я. — Я стала искать способы свалить из их дома. Жить мне было где, степуху я получала, были деньги на карманные расходы, но это все только пока универ не закончу. Я искала высокооплачиваемую работу и хватала все курсы подряд, которые казались мне перспективными. Собственно, так я и познакомилась с Коробовым, но ты уже, наверно, в курсе.

— В общих чертах. Не знал, что он катил к тебе яйца.

— Сейчас я уже не уверена, что Диме нравилась именно я, и что это не было каким-то заданием. Звучит, как паранойя?

— Ты спрашиваешь об этом у профессионального параноика, — усмехается Данил. — Как говорится: если у тебя паранойя, это не значит, что за тобой не следят.

— Не то чтобы следят, — усмехаюсь я. — Ты правильно выразился, за мной, скорее, приглядывают. Вообще после окончания этих курсов я почувствовала, что моя жизнь находится под дополнительным контролем. Куда бы я ни подавала документы, их всегда проверяли дольше обычного. Даже Ви визу одобряли как-то чересчур долго. Ну и другие мелочи. Строго говоря, всем из той моей группы предложили работу в некоем управлении, трое согласились.

— А почему не согласилась ты? Ты ведь уже знала, что твой отец работал на секретку.

— Сначала хотела согласиться, но отказалась из-за тривиальных вещей: куча запретов на самые невинные вещи, подконтрольность почти во всем. Не понимаю, как это выдерживал папа.

— Говорят, у него был железный характер. Но ты просто забываешь, что времена, в которые он сделал свой выбор, были совсем иные. Тогда у всех было мало возможностей, а на этой должности, при всех ограничениях, их было больше, чем у простого смертного. Подтверждением этого можно считать твое наследство.

— В общем, я решила, что они приглядываются, не стану ли я применять полученные знания, скажем так, в интересах, противоречащих органам. Думала, понаблюдают-понаблюдают, да и отстанут.

— Думала? Сейчас считаешь по-другому? — уточняет Данил.