Его величество

Шум разговоров толпившихся в коридоре царедворцев был настолько многоголосый, что проникал в малый зал, куда Мария Федоровна вышла проводить сыновей. Заслышав рокот голосов за стенкой, она поморщилась, покачала головой, но, ничего не сказав, удалилась в комнату.

Братья появились в коридоре, и голоса смолкли. Но сотни глаз продолжали смотреть на них, кто с укоризной, кто с любопытством, а кто и со страхом, провожая великих князей до лестницы. В воздухе жило нечто торжественно-беспокойное. Люди говорили вполголоса, вид у них был напряженный, сосредоточенный, стесненный. Попав навстречу великим князьям, они торопливо отходили в сторону, прижимались к стене, стараясь тут же стать незаметными.

– Зачем ты это сделал? – сказал Михаил Павлович, когда они оказались на Дворцовой площади.

Николай выдержал взгляд брата и твердо ответил:

– Михайло! Пойми меня, пожалуйста. Я поступил по справедливости.

– О какой справедливости ты говоришь, брат? Тебе же были известны акты покойного государя и отречение цесаревича. Почему не обнародовали их? Ты должен был настоять. Что теперь будет при второй присяге в отмену прежней, и как Бог поможет все это кончить? – Михаил Павлович, верный своей манере, выговаривал отрывисто резко, хотя лицо его выражало страдание.

«Тебя здесь не было. Я очень жалел об этом, – с обидой подумал Николай Павлович. – Я был один среди них. Они настаивали на принятии присяги. Я знал, генерал-губернатор Милорадович и командующий гвардейским корпусом Воинов выражают не только свою волю, но и желание других генералов. Сколько их, мне и сейчас не известно. Но все они настроены против меня. Они меня не любят».

Он знал, скажи сейчас это Михаилу, брат немедленно бросится на поиски Милорадовича, Воинова и выговорит им все с присущей ему прямотой. А сказать хотелось. Михаил был единственным человеком, которому он доверял все свои тайны. Но сегодня Николай Павлович не мог так поступить. На кону стояло слишком многое – целостность и спокойствие империи.

– Обстоятельства требовали присягнуть Константину. Я ему письмо написал, все в нем объяснил. Обратился, как к государю, – сказал, немного помедлив, он.

– Ты сам своей поспешностью создал сложную ситуацию. Все знают, что брат Константин остался между нами старший: народ всякий день слышал в церквях его имя первым вслед за государем и императрицами, и еще с титулом цесаревича, и все издавна привыкли считать его законным наследником, – взволнованно проговорил Михаил, хотел что-то еще сказать, но потом, покачав головой, спросил: – Так что же ты намерен делать?

– При тебе я перед матушкой настаивал, что от Константина Павловича требуется манифест с отречением от престола. Писем недостаточно. Письма не являются законным основанием к отмене действий по присяге и не могут заменить документа. Ты же сам говоришь, народ издавна считает его наследником, – Николай говорил горячо.

Черты лица его словно высеченные из мрамора были неподвижны. Голубые глаза смотрели проникновенно и выражали готовность стоять на своем до конца. Михаил, зная брата, понимал – он не отступит.

– Но представь себе, сколько уйдет времени на написание, отправку писем и получение ответа. Империя не может так долго жить в безвластии, – робко заметил Михаил.

– Михайло! Тебе не придется ехать в Варшаву, – улыбнулся Николай. – Ты уедешь из города, чтобы не смущать других непринятием тобой присяги. Будешь находиться неподалеку на пути и перечитывать все донесения, которые будут следовать в обе стороны. Я найду способ быстро получить нужные документы от Константина.

…Утром, в день своего отъезда, великий князь Михаил Павлович зашел попрощаться к матери.

– Когда увидишь Константина, – напутствовала она, – скажи и повтори ему, что если мы так действовали, то лишь потому, что иначе должна была пролиться кровь.

– Она еще не пролита, но пролита будет, – хмуро ответил Михаил и быстрым шагом вышел из покоев вдовствующей императрицы.

Великий князь выехал по тому же Рижскому тракту, которым прибыл в Петербург. Здесь, в Тееве, он встретил адъютанта Николая Павловича – Лазарева, посланного в Варшаву с донесением о принятой присяге, а теперь возвращавшегося с отказом цесаревича от принадлежащего ему титула и от принесенной ему присяге.5

Смутные предчувствия, несмотря на хорошую новость, беспокоили его.

* * *

Лазарев вез письмо цесаревича Константина Павловича великому князю Николаю Павловичу:

«Варшава 2(14)декабря 1825  г.

Ваш адъютант, любезный Николай, по прибытии сюда, вручил мне в точности ваше письмо. Я прочел его с живейшей горестью и печалью. Мое решение – непоколебимо и одобрено моим покойным благодетелем, государем и повелителем. Приглашение ваше приехать скорее к вам не может быть принято мною, и я объявляю вам, что я удалюсь еще далее, если все не устроится сообразно воле покойного нашего императора.

Ваш на жизнь верный и искренний друг и брат Константин».6