Его величество

Вглядываясь в любимые черты, он вдруг представляет жену в костюме Лаллы Рук. Корона разделяет волосы, падающие по обе стороны лица локонами, достигающими плеч. Стан ее облегает лиф из золотой парчи, концы широкого пояса ниспадают на белые одежды. Наряд украшен жемчугом и драгоценными камнями, в изумрудах восточные туфли. Розовое газовое покрывало, затканное серебряными нитями, облекает прозрачным флером стройную фигуру принцессы…

Тогда, впервые после свадьбы, Николай Павлович и Александра Федоровна посетили Берлин. В свите находился Василий Андреевич Жуковский. По предложению герцога Карла Мекленбургского в честь гостей было решено устроить грандиозное театральное действие по пьесе английского поэта-романтика Томаса Мура «Лалла Рук». Пьеса состояла из прозаического текста, в который были включены четыре стихотворные поэмы. Сюжет был прост: некий бухарский хан Абдаллах сватает в жены своему сыну Аларису «тюльпанощекую» Лаллу Рук, дочь монгольского владетеля Индии Аурангзеба – последнего подлинного представителя династии. Жених и невеста впервые должны встретиться в Кашмире. В пути Лаллу Рук сопровождает бухарская свита, в которой находится поэт Фераморс, развлекающий принцессу рассказами.

По замыслу постановщиков ставятся «живые картины» на сюжеты четырех поэм, включенных Томасом Муром в прозаический текст. Заключительный сюжет пьесы – праздник роз в Кашмире. В 123 ролях среди актеров принц Вильгельм, другие немецкие принцы, принцессы, знатные гости. Главные исполнители – Александра Федоровна в роли Лаллы Рук и Николай Павлович в роли принца Алириса, скрывающегося во время путешествия под видом поэта.

Праздник состоялся в Большом королевском дворце 27 января 1821 года. Повторное представление было дано 11 февраля для трех тысяч берлинцев в театре. Костюм Лаллы Рук с тех пор стал любимым маскарадным костюмом Александры Федоровны. Остались переводы нескольких поэм Томаса Мура, сделанные ее учителем Жуковским, и два стихотворения, посвященные великой княгине поэтом.

Николай Павлович помнил одно из них:

– Ах! Не с нами обитает
Гений чистой красоты:
Лишь порой он навещает
Нас с небесной высоты.

* * *

Много лет спустя, император Николай I в своих записках о  вступлении на престол, напишет: «Мы легли спать и спали спокойно, ибо у каждого совесть была чиста, и мы от глубины души предались Богу».27

Потревожило короткое сновидение. Оно было единственным промелькнувшим в уставшем мозгу Николая Павловича. Он с трудом воспроизвел его, но не мог вспомнить подробности. В памяти остался вечер на берегу широкой реки, дежурные костры, палатки и выступающее из тумана лицо римского императора Марка Аврелия. Последний представитель плеяды великих цезарей Древнего Рима о чем-то с тревогой говорил ему.

О чем?

У Николая Павловича не было времени перебирать подробности сновидения. Зато он отчетливо вспомнил, как, будучи 17-летним юношей, написал письмо своему воспитателю, профессору морали Аделунгу о римском императоре Марке Аврелии.

«Грезы далекой юности», – подумал он, улыбаясь, и поспешил из комнат.

Все, кто видел утром Николая Павловича, не заметили на его лице ни тени волнения, отчаяния. Как писал позднее, присутствовавший при одевании императора генерал-адъютант Александр Христофорович Бенкендорф, государь сказал ему спокойным голосом: «Сегодня вечером может быть, нас обоих не будет более на свете, но, по крайней мере, мы умрем, исполнив наш долг»28.

К огорчению Николая Петровича, никто не озаботился выпустить и рассыпать в народе печатные экземпляры манифеста, которым возвещалась и объяснялась новая присяга. Частные разносчики на улицах продавали экземпляры новой присяги без манифеста. В Зимний дворец проникали слухи о необычной активности офицеров, передвигающихся по столице, толпах горожан, устремляющихся к Дворцовой площади.

В ожидании прибытия в Зимний дворец командующего гвардейским корпусом Воинова, Николай Павлович, волнуясь и не зная с кем еще поделиться своими чувствами, написал письмо сестре Марии Павловне:

«С. – Петербург, 14 декабря 1825.

Молись Богу за меня, дорогая и добрая Мария; пожалей о несчастном брате, жертве Промысла Божия и воли двух своих братьев. Я удалял от себя эту горькую чашу, пока мог, и молил о том Провидение. Я сделал то, что сердце и долг мне повелевали.

Константин, мой Император, отринул присягу, мною и всею Россиею ему принесенную; я был его подданным: мне оставалось ему повиноваться.

Наш Ангел должен быть доволен; его воля исполнена, как ни тяжела, как ни ужасна она для меня.

Повторяю, молись Богу за твоего несчастного брата; он нуждается в этом утешении; пожалей о нем. Николай»29

В 7 часов, приняв генерала Воинова, Николай Павлович прошел в залу, где его ожидали начальники дивизий и командиры бригад, полков и отдельных батальонов гвардейского корпуса. Он сказал им, что, покоряясь непременной воле старшего брата, которому недавно вместе со всеми присягал, принужден теперь принять престол.