Его Величество Авианосец

– Отбывание взыскания откладываю на завтра. А сейчас в виду явной бестелесности, и вероятной в связи с этим относительной безопасностью для контингента Авианосца вашего питомца, приказываю немедленно пойти и показать его доктору Мангеймеру, начальнику научно-исследовательского и аналитического отдела. Выполнять.

– Есть, сэр!

Показалось ли Биллу, или все совзводники вздохнули с облегчением?

Наверняка многие хотели… Погладить Рона – до того, как осмелившийся захотеть, и умудрившийся заиметь его, старший сержант отбудет выполнять приказ?!

Однако лейтенант понял это куда раньше солдат:

– Взвод! Закончить приём пищи. Дотрагиваться до существа, хоть оно и бесплотное, запрещаю! Не знаю, что скажет доктор Мангеймер, но пугать маленького пассажира огромными волосатыми лапами в татуировках незачем!

– Нет, разумеется! Ничего это существо не откусило! – Билл снова молча демонстрировал доктору, как питомец аккуратно пощипывает кусочек сахара, – Вы же, сержант, не можете его погладить? Ну вот и оно – не может материально воздействовать на тела… м-м… нашего мира, нашей реальности.

– А почему же тогда оно… Хотя бы пытается – грызть сахар?

– Ну, как учёный я сейчас точно не могу сформулировать. Но как трезвомыслящий (Относительно, конечно! Особенно – поглядев на такое!) доктор наук, могу предположить. Оно хочет сделать вам, сержант, приятное. И оно отлично понимает, что и вы хотите сделать приятное – ему.

То, что док – по-крайней мере – реалист, Билл знал и так. Когда они со странным гостем вошли в лабораторию, ассистенты, лаборанты и помощники Мангеймера восхищёнными возгласами и удивлёнными репликами дали понять, что тоже, как и пехотинцы, видят «попугая».

Док, сразу вышедший из кабинета на гомон, сразу приказал всем заткнуться, и убрать загребущие руки, тянущиеся в попытках потрогать/погладить этакое чудо. Буркнул: «Ну, я рад, что хоть одного добыли», и увёл Билла к себе в кабинет.

Там предложил сержанту сесть. Сам прошёл, и опустился за стол, заваленный фотографиями, флэшками, и Отчётами – даже на бумаге. Билл знал, конечно, что главный аналитик у них – тот ещё «ретроград и консерватор», но чтобы настолько…

– Смотрю, нашёлся-таки смельчак. Могу предположить, как именно вы, сержант, разжились новым питомцем. Но будет лучше, если вы сами, подробно и со всеми возможными деталями, поведаете, так сказать, историю приобретения.

– Да, сэр. Ну, собственно, я видел птиц ещё прошлой ночью. А сегодня… – Билл, чётко формулируя, (После напарника и лейтенанта третий рассказ – буквально отлетал от зубов!) рассказал, что увидел, что подумал, чего страстно захотел, и что сделал.

Доктор не перебивал, оглаживая подбородок, и глядя поверх чуть приспущенных на нос очков (Да, годы брали своё, и Мангеймеру пришлось для чтения обзавестись этим старинным приспособлением, «не царапавшим», как он объяснял окружающим, «радужку».) то на Билла, то на его питомца. Когда Билл «иссяк», спросил:

– Значит, «очень понравился»? И вы, сержант, его просто – пригласили?

– Ну да. Так и было. Он… очень красивый! Хороший. И умный. – как бы подтверждая это, странный питомец засунул изогнутый клюв прямо Биллу в ухо, и тот снова разулыбался, – Ну, видите?!

– Вижу. Никогда бы не поверил, если б не видел. Идёмте-ка.

Исследования нового питомца на всех возможных приборах и сканнерах ничего не дало. Вернее – дало чертовски мало, потому что как выразился Мангеймер, «Отрицательный результат – тоже результат. Но – не в нашем случае!»

– Так что, доктор? Он… э-э… Нематериален?

– Именно так. Абсолютно. Конкретно. Безусловно – нематериален.

Но то, что он каким-то образом проецируется на молекулах воздуха внутри корабля – сомнений нет. То есть – в вакууме его наверняка не видно. Но вот как, и что проецирует это изображение… Я до сих пор в недоумении: каким это образом мы все видели и видим этих созданий. (А видели, оказывается, почти все! Но, естественно, все и побоялись заикнуться хоть кому-нибудь об этом. Чтоб, стало быть, не списали. По болезни. С психическими расстройствами в космосе делать нечего! Прецеденты известны.) И ещё более интересный вопрос: как вы, сержант, с ним общаетесь, если оно не слышит вашей – Да и ничьей! – речи?

– Ну… Насчёт слуха, наверное, ваша правда, доктор, сэр. Он вряд ли слышит, если бесплотен. Но он… Понимает меня! Точно вам говорю: понимает! Мысли мои читает, что ли… Но вот – понимает! И даже чует, что он мне… Очень понравился! И он… Словно передаёт и мне – часть своей приязни. Я ему тоже… Понравился! А он… Правда, красивый?

– Да красивый, красивый… Настоящий «лапочка», как сказала доктор Забитцер. И то, что вы ему тоже, несомненно, нравитесь, понятно и ежу.