Его Величество бомж (СИ)

— А, ну-ка, открой свой роток, парень, — Иваныч уже вооружился деревянным шпателем. Костя садится на кушетке и, видя, что орудие пытки не очень страшное, послушно открывает рот, — да ничего, вроде такого, язык, как язык, — рассуждает вслух доктор, — рот, как рот, и даже зубы все на месте и на редкость в хорошем состоянии для бомжа, — почесав затылок другой стороной шпателя, предлагает новую версию, — то ли с головой, что-то, то ли зарок дал…

— Какой ещё зарок? — не понимаю.

— Да мало ли сейчас приколистов всяких, да спорщиков, тешатся, чем могут, — пожимает плечами доктор.

— Но почему Вы думаете, что прикол? — не вяжется как-то, — он худющий, весь запаршивел, да ещё и ноги обморожены, разве это похоже на прикол?

— Танюша, ты ещё слишком молода, многого не замечаешь, — вздыхает Николай Иваныч, — а я вижу за этой худобой породистого мужика с идеальными зубами и явно хорошими манерами. Посмотри, как он сел, с такой осанкой только на троне восседать!

От этого замечания Костя нисколько не смущаясь, лишь прикрывает веки, а я смотрю, действительно, он так же и в душевой сидел, будто царственная особа, и ручку мне поцеловал, так галантно и умело, и ел, несмотря на голод так, будто лишь отведать решил угощение. И думаю, сколько же загадок ещё у этого человека.

— Тоже мне прынца — нищего нашли! — выставив руки в боки, прерывает наши логические цепочки Никитична.

— Да! Хватит гадать, там видно будет, а пока в триста третью палату его, — определяется доктор, — там как раз, дедуля с переломом шейки бедра, абсолютно глухой. Так что будут отлично соседствовать, один не говорит, а второй, всё равно, ничего не слышит, — и командует санитарке, — подавай каталку, Никитична, и вези его наверх.

— Вот ещё! Такого конягу! Я не нанималась, пущай сам идёт! — Костя поднимается и порывается идти, но доктор останавливает жестом,

— Да, как же он пойдёт с такими-то ногами, да ещё и босой? — вот, что значит профессионализм и человеколюбие.

— Я отвезу! — вызываюсь, отчего лицо Константина тут же озаряется благодарной улыбкой, видимо, к Никитичне у него явно смешанные чувства.

— И чудесно, до утра всего ничего осталось, отдохнёт сейчас, ноги окончательно отойдут. Кольни-ка ему анальгин, Танюша, чтобы полегче было, а утром осмотрит хирург и назначит лечение, — потом Николай Иванович ободряющие взглядывает на пациента, — и подлечим, и пооткормим, тебя, бедолага. Эх, как же ты умудрился опуститься-то так? Ведь, не твоя это жизнь, сто процентов, не твоя! — на что Константин лишь сокрушённо разводит руками.

Я набираю в шприц анальгин, а сама не представляю, какой реакции ждать, что если он заупрямится сейчас, может, у него к уколам тоже особое отношение, как и к стрижке?

— Вставай, — говорю, — повернись спиной! — он поворачивается недоверчиво, но я перед этим, всё-таки, показываю шприц, — это всего лишь укол, не бойся!

Хорошо, что Иваныч уже ушёл, а Никитична не особо интересуется процедурами, у неё своих дел полно.

Он послушно позволяет сдвинуть штаны, чтобы открыть поле для укола, и даже не дёргается, когда смачиваю спиртом, а потом вкалываю анальгин,

— Ты — молодец! — не велик и подвиг, конечно, но почему-то я очень радуюсь, что всё прошло успешно.

Никитична, таки подогнала кресло-каталку, и мы с Костей, который, несмотря на худобу, еле в ней помещается, да ещё и коленями к подбородку, отправляемся в лифт.

— Ну, вот видишь, как всё хорошо складывается, — ведём диалог в лифте, — поживёшь в тепле, в чистоте хоть немного, а там, может и жизнь заиграет новыми красками, — я говорю, а он молча глядит на меня своими магическими глазищами, но тоже, будто участвует. И я читаю однозначный ответ в его взгляде: спасибо…

Препроводив своего подопечного в палату, вижу, что там, на свободных койках только голые матрасы и подушки без наволочек,

— Выбирай любую из трёх, а утром тебе выдадут постельное, — потом прикидываю, что лучше подальше от соседа, и предлагаю, — давай к окну, там и повеселей и посвежее, будет, — он кивает согласно, порывается уже вскочить, но я мягко кладу ладонь ему на плечо, и он оседает. Мы катим вглубь палаты.

Константин пересаживается на край кровати, я отталкиваю каталку в сторону.

Дедуля в углу, явно выспавшийся на пятилетку вперёд, тут же затевает разговор в одни ворота, сам спрашивает и сам отвечает, а я сожалею, что новый пациент только немой, слушать бесконечный не выключаемый радиоприёмник, то ещё удовольствие. Но парень, явно утомлённый и разомлевший в тепле, уже клюёт носом,

— Ну, пока что ли? — спрашиваю неуверенно, — зайду в следующее дежурство проведать.

Он вскакивает тут же и, бухнувшись на колени, хватает мою ладонь и принимается быстро энергично целовать, я выдёргиваю недоумённо, тогда он ловит вторую и снова осыпает поцелуями.