Его Величество бомж (СИ)

— Да, что ты, Костя, уймись! — убираю руки за спину, тогда он обхватывает меня целиком своими огромными ручищами и утыкается в живот, я в смятении. Испугался, что ли? — не бойся, никто тебя не обидит, — руки сами возвращаются из-за спины и невольно тянутся к его волосам. Они высохли давно, и теперь я ощущаю их шелковистость и густоту, проводя по макушке. Он льнёт к моим рукам и, практически вжавшись в живот, не выпускает из плена.

А у меня вдруг пропадает всякое желание из него вырываться, так и стоим: я глажу его, как мать пугливого ребёнка, которого впервые привела в детский сад и хочу оставить, и он на коленях, обнимая меня крепко и отчаянно, будто я последняя соломинка, удерживающая его от чего-то страшного и неминуемого. Разрываюсь, как оставить? Так бы и сидела рядом, и гладила по волосам, и утешала, и баюкала, пока не заснёт! Но у меня работа, надо, как-то оторваться. Что происходит?! Что со мной происходит?!!!

— Ну, будет тебе, будет, уже! — наверное, я себе это говорю, — ничего не случится, ложись на кровать, я тебя укрою, и поспи, — потихонечку расцепляю его руки и сподвигаю перебраться на койку, — утром ещё зайду.

Он очень нехотя слушается и с тяжёлым обречённым вздохом укладывается, а я замечаю, что кровать явно коротковата. Хорошо, что спинка сквозная с прутьями, можно вытянуть ноги. Но парень устраивается, свернувшись калачиком. Я укрываю его колючим больничным одеялом, стараясь осторожно прикрыть воспалённые ступни и расправляя верхний край за спиной. Он опять ловит мою кисть и, прижав к щеке, взглядывает на меня.

Как он так может? Ни слова, ни звука, а я понимаю,

— Только не бросай, я без тебя пропаду в этом мире! Я один, и у меня беда!

И я отвечаю в отличие от него вслух,

— Не брошу, обещаю, — а после этого, сама не знаю зачем, нагибаюсь и целую в щёку. Он опускает веки и руку мою тоже, а я напоследок в предутреннем мраке замечаю, как сначала к переносице, а потом дальше по лицу на подушку, скатывается из-под пушистых светлых ресниц крупная, прозрачная, как дождевая капля, одинокая мужская слеза…

Выхожу из палаты в смятении чувств! Этот странный измождённый великан всю душу мне перевернул! Что с ним не так? Да нет, что со мной не так? Это ж бомж! Да мало ли их таких, которые и всплакнуть готовы, и руки перецеловать, и на жалось придавить так умеют, что отдашь последнюю рубаху! Когда меня это трогало? Разве что в самом начале работы, лет пять тому назад, да нет, лет девять, когда санитаркой начинала. А тут так повело, что вот ухожу сейчас от него, а душа там остаётся!..

Глава 4

— Ну, что? Устроила своего подопечного, Татьяна? — это, конечно же, Никитична.

— Устроила, — отвечаю, а сама в думах. Следующая смена через трое суток. Как он без меня?

— И чем он тебя приворожил? Охламон этот. Сама не своя девка! — с горячностью добавляет, — не связывайся! Помяни моё слово, хлебнёшь горя с этим немтырём!..

Потом нам привозят подряд несколько пациентов: молодую девицу с подозрением на аппендицит, дедушку в предынфарктном состоянии, слесаря с производственной травмой и пальцы его левой руки в пакетике со льдом. Так что ночь перестаёт быть томной и романтичной, не замечаю, как нас с Никитичной застаёт рассвет, и уже не до пирожков…

Пересменка сегодня длиться, как назло, довольно долго, пока передали все дела, пока поздравили санитарку Веру из другой смены с днём Рождения, а потом ещё выясняли, почему график отпусков не соответствует нашим пожеланиям, словом, вместо восьми часов утра, я освобождаюсь почти в девять.

Торопливо поднимаюсь на третий этаж без лифта, он в дневное время на буднях, является самым неуловимым стационарным транспортом. Влетаю в триста третью, не обращая внимания на удивлённый взгляд постовой медсестры, но не увидев на койке у окна моего бомжа, сникаю. Зато, замечаю, что на его постели свежее бельё в цветочек и дополнительное одеяло, видимо, понимают, что одного полуторного такому великану маловато.

Дедуля, завидев меня, заводит пластинку о том, как ему надоело лежать, я отбиваюсь несколькими сочувственными фразами, которых он всё равно, не услышит, с таким же успехом ему можно декламировать Пушкина или таблицу умножения, и удаляюсь.

Не успев задать вопроса постовой медсестре Антонине, только запоздалое,

— Привет! — получаю ответ,

— Твоего морного викинга отвезли в смотровой — интересно, с чего она взяла, что викинг? Хотя и вправду, похож! Но спрашиваю совсем другое,

— Моего?

— Ник Ив, — это у нас так Николая Иваныча сокращённо величают позаглаза, — сказал, что твой родственник или знакомый, и надо о нём позаботиться. Чего ж ты родственника, — с особым нажимом на последнее, — довела до дистрофии и обмороженных ног?

Вот как! Старый док туда же, куда и санитарка! С чего они взяли, что он мой? Но лучше подтвердить, когда знакомые или родственники ложатся, к ним само собой, отношение подушевней и повнимательней, поэтому, подтверждаю,

— Ага! Только он сам довёлся, — и, не ожидая лишних вопросов, добавляю, — если что, он — Константин. Давно увезли-то?