Рэми вздрогнул, сообразив, наконец-то, что это о нем, а еще вспомнив, что подслушивать некрасиво. Он хотел было отступить вглубь комнаты, но разговор оказался слишком интересным и любопытство, смешанное с горечью, все же победило. Рэми остался стоять, не в силах даже спрятаться в тень, пока его не заметили.
— Говорил. Но ты знаешь, если он пройдет ритуал, то все увидят…
— Ты до сих пор не понял? — неожиданно спросил Жерл. — Еще льстишь себя надеждой, что это мы решаем судьбу мальчика? А я уже нет. Признаюсь, я тоже этого не хочу, но у меня нет другого выбора. Рэми вернется к своей семье. Вопрос только к какой.
— Арханы на ритуале ошибаются редко.
— Чаще, чем ты думаешь, — усмехнулся Жерл. — Тем более, наш архан. Время перемен пришло, Брэн. Хотим мы этого или нет. Ты скоро женишься, а Рэми перестанет быть твоим младшим братишкой и станет тебе либо другом…
— Я понимаю! — выдохнул Брэн. — Но если случится худшее, я не буду сидеть сложа руки.
— И я сидеть не буду. Я буду бороться за него до последнего, верь мне. Но временами мне кажется, что Рэми лучше вернуться… к тому, кем он на самом деле является.
Рэми отшагнул и сел на краю кровати.
Слова жгли и не давали покоя, сердце сжималось от боли и горечи, и вновь показалось, что кто-то вдалеке зовет, ласковым ветерком касается души, успокаивая. Не надо успокаивать! Рэми до боли в пальцах сжал простыни, вспомнив другое — Захарий ушел за грань. И уже не так важно, что говорят Жерл и Брэн, потому что это можно изменить. А вот смерть… изменить не удастся. Как ни старайся.
Рэми опустил голову, чувствуя, как бегут по щекам слезы бессилия. Он вспоминал тихий голос дедушки, прохладу вечера, уютом пышущую печь, слова, что Рэми хоть и неродной, а все же внучек. Хорош внучек! Проспал самое важное, даже не проснулся, когда…
Голос внутри был мягким и ласковым, но Рэми вновь, уже почти привычно, приглушил тихий зов. Все говорят, что слышать голоса — плохо. Рэми знал, что плохо. И всеми силами старался не поддаваться невесть откуда пришедшему безумию. Нет никаких голосов, быть не может!
Может, Брэн прав, и Рэми слишком слаб?
Тихо скрипнула дверь. Рэми поспешно стер со щек слезы и даже через силу улыбнулся, когда внутрь вошла Мия с ароматно пахнущими пирожками и парным молоком. Есть не хотелось, но Рэми заставил себя проглотить пару пирожков. И вечером, когда опускалось над рекой солнце, он вместе с другими провожал лодку, в которой деревенские обложили тело заклинателя полевыми цветами.
И вспоминал скрипучий старческий голос, уют старого дома, мягкую благодарность, когда Рэми вкладывал в сухие руки очищенное яблоко. А еще вспоминал угольный взгляд заглядывающей в окна белки и смех дедушки, который каждое зверье встречал как самого большого друга.
— Знаешь, — говорил Захарий. — Говорят, что дар заклинателя близок дару мага. Мы, как и они, чувствительны к этому миру, знаем его лучше, чем другие. Понимаем его. И болеем его болью. И потому нас уважают так же, как и магов.
Уважают? Рэми улыбнулся сквозь слезы. Он не хотел теперь ни уважение, ни собравшихся вокруг людей, ни горького аромата скошенной травы. Он хотел вновь увидеть своего дедушку, немного растрепанным, в старых, но всегда опрятных одеждах, потирающем больное колено. Не таким, как сейчас...
Захарий теперь выглядел иначе, чем ночью. Умытый и одетый в белоснежные одежды, он, казалось, спал на одеяле из ромашек, васильков, герани, люцерны. И уже было не страшно, почти, и не так больно. Может, старшой прав? И дедушку теперь за гранью встречают родные?
Рэми вздрогнул — голос внутри был сегодня особо отчетливым. И уже не удавалось избавиться от чувства, что говорит кто-то родной… близкий. Гораздо даже более близкий, чем стоявшая рядом мама.
— Ты бледен, сын, — сказала она, заглядывая в глаза. — Ты должен помнить, что каждый в этом мир приходит и уходит. Иначе не бывает.
Рэми сжал губы и посмотрел на отплывавшую от берега лодку. Быстрая река подхватила суденышко, жрец смерти в черном балахоне прошептал слова заклинания и Рэми вздрогнул, когда лодка вдруг вспыхнула огнем, и тот же огонь выжрал душу знанием — это конец.
— Рэми! — окликнула мать, но волчонок не послушался и нырнул в кусты лозы.
А потом он долго сидел на берегу реки, смотрел в бегущую воду и уже не скрывал слез. Жерл и мама говорили, что так нельзя… но Рэми плакал и не мог успокоиться. И уже не пытался утишить голос внутри: «Отпусти боль. Отпусти, мой мальчик, в ней нет ничего плохого… терять всегда трудно». Этот голос был единственным, что ему осталось в этот вечер.
— Вот ты где.
Рэми не обернулся, не оторвал взгляда от плещущей воды, в которой уже отражалось кровавое закатное зарево.
— Я для тебя в тягость? — неожиданно сам для себя спросил волчонок, весь сжавшись в предчувствии ответа.