Его высокоблагородие

Мне очень не понравилось его выражение лица. Нервное и какое-то уж чрезмерно решительное. Словно он собрался настаивать на своем варианте до конца. Что за хрень? А я еще радовался, что мне досталась такая команда. Стойкие оловянные солдатики, без гнильцы в душе. Н-да… разочарование за разочарованием. Правильно вахмистр сказал, не одну душу золото сгубило. Ну ничего, будем выходить из ситуации. Этому щеглу я укорот быстро найду. Если… если, конечно, его не поддержат другие…

– В этом нет нужды, Антон Васильевич, – спокойно ответил я.

– Быстро и с гарантией… – упрямо продолжил эсер.

Пуговкин сделал вид, что не слышит, о чем идет разговор, и как бы невзначай передислоцировался поодаль от стола, на котором лежали мешки с монетами. А вот Синицын…

Штабс с непонятной гримасой на лице вдруг резко бросил Игнашевичу:

– Подожди, Антон Васильевич, к золоту мы еще вернемся. Пускай сначала Георгий Владимирович ответит на несколько вопросов.

– Вам придется объясниться, Алексей Юрьевич. – Такого поворота событий я не ожидал, и только чудом умудрился внешне этого не выдать. Твою же… Проспал сучонка! Хотя надо отдать ему должное. Ничем не выдал себя, пока рыл под меня, сука мутная.

– У меня есть веские основания подозревать, что вы не тот, за кого себя выдаете… – жестко заявил Синицын и одновременно со своим последним словом достал из кармана пистолет и направил его на меня.

Игнашевич промолчал, с явным удивлением уставившись на Синицына.

– Интересно девки пляшут, – протянул Пуговкин и добродушно, но со стальными нотками в голосе посоветовал штабс-капитану: – Ты, Юрьевич, поосторожней с такими обвинениями. Не ровен час, ответить придется. И убери, убери пистолетик-то.

Синицын внешне не стушевался, но пистолет все-таки опустил.

– Ну и? – чувствуя в штабсе некую неуверенность, с легким пренебрежением поинтересовался я. – Озвучивайте, Алексей Юрьевич. С удовольствием развею ваши сомнения.

А сам лихорадочно пытался сообразить, на чем прокололся. И раз за разом приходил к неутешительному выводу, что погореть мог на очень многом. Впрочем, паниковать рано. Я не на одном «правилове» побывал в своей прежней ипостаси. И тебе, фраерок, не ровняться с теми волками, что меня «править» пытались.

– Вы, наверное, забыли, Георгий Владимирович, что мы с вами лично были знакомы еще до вашего прибытия в Константинополь? – язвительно поинтересовался Синицын. – И неоднократно встречались. Не изволите напомнить, где и при каких обстоятельствах?

– Не изволю, – отрезал я. – Вы сами упоминали о курсах при Николаевской академии Генштаба. Я же, увы, почти ничего не помню о событиях того времени, так как моя застарелая контузия, вследствие травмы, полученной при прибытии сюда, усугубилась частичной потерей памяти. И вам это прекрасно известно, Алексей Юрьевич.

Игнашевич с Пуговкиным ожидающе уставились на Синицына.

– Известно, известно… – с улыбкой закивал головой штабс-капитан. – Я предполагал подобное. Поэтому и не поднимал этот вопрос сначала. Но как вы объясните то, что его поведение совершенно не похоже на поведение настоящего капитана фон Нотбека? – Синицын обратился к эсеру с вахмистром. – Да, он не так говорит, не так пьет, не так курит, черт побери, да у него даже походка изменилась. Не говоря уже об образе мышления. Будь здесь настоящий капитан лейб-гвардии фон Нотбек, ни одного красного в городе уже не было. Одни трупы. А кто уцелел, забыли бы навсегда дорогу в Константинополь. Уж я-то знаю…

– Это говорит всего лишь о том, что Георгий Владимирович прекрасно осознает, где и в каком качестве он находится… – сухо перебил Синицына Пуговкин. – В отличие от некоторых. Я не раз повторял и повторю еще. Контрразведка это тебе не по небу на этажерке рассекать и не в атаку с сабелькой наперевес ходить. Работа разведчика – в первую очередь лицедейство и сдержанность в поступках. На фронте будешь трупами раскидываться, а здесь головою больше работать надо.

– Дык, контузия опять же может быть… – неожиданно поддержал его Игнашевич. – У нас прапорщика Милютина как шваркнуло, так он как очухался, сразу на непонятном языке заговорил. То ли китайский, то ли еще какой. Даже глаза косить начали. И стал коньяк ведрами хлестать. Хотя всегда блевал с него дальше, чем видел.

– А девка его? Ясмина та, – Синицын даже не подумал сдаваться. – Да настоящий фон Нотбек ни одну бабу к себе, окромя бл**ей в борделях, не подпускал. Убежденный холостяк был.

– Дурак ты, Юрьевич… – вахмистр снисходительно покачал головой. – Уж извиняй меня, но дурак. Сие чувство речется любовь и рано или поздно случается с каждым. Вот возьми меня. До таких годков дожился, а нет, окрутили. И радуюсь, да-с, ибо мужик без бабы рядом, как хрен без яиц, Господи прости. Так-то. И тебя сия участь не минует со временем.

– Это точно, – опять поддакнул Игнашевич, отчего-то смутился и покраснел.

– Пускай так! – зло буркнул Синицын. – Но и это не все. Настоящему фон Нотбеку даже в голову бы не пришло скрывать трофейное золото от непосредственного руководства. Тем более проводить с ним сомнительные махинации.