Его заложница (СИ)

— Психом я был всегда, но мог контролировать себя и держать в руках, — вдруг начинает говорить со мной Арон. — Я был бунтарём, никогда не жил по приказу, никогда не выбирал путь, навязанный мне отцом, противоречил ему, иногда просто назло, чтобы доказать, что свой путь я выбираю сам. В юности и армии был безбашенным, неконтролируемым, но без шизы. Просто бунтовал, показывая свое «я». Потом была военная академия. Отец думал, что в армии меня дисциплинируют и научат исполнять чужие приказы… Хм… — ухмыляется. И я уже понимаю, что этого зверя не приручить. — Потом… Потом горячие точки. Спецназ. Антитеррористические операции… Я наглотался этой войны вдоволь. Такого там насмотрелся, что тошнит до сих пор. Сам уволился, оборвав все связи. Но зверь внутри меня только укрепился, требуя все больше и больше крови. Я справлялся. Был сильнее. Посещал психолога. Вел беседы, принимал препараты, от которых клонило в сон. Настолько опасен я не был, — голос у него хриплый, усталый, но спокойный. 

Арон не смотрит на меня, а я рассматриваю этого зверя, понимая, что сама такая же ненормальная, как он. Мне не страшно. Он похитил меня и шантажировал моего отца. Он чуть не придушил меня, а я пытаюсь поймать его взгляд и понять, кто или что так ранило моего зверя. Это клиника… Закройте нас обоих в одной палате с мягкими стенами, и мы будем счастливы.

— А потом я встретил Надю… — Сглатываю. Как говорится: «Все великие войны начались из-за женщин». — Она была… — выдыхает, подбирая слова. Такой задумчивый, словно представляет ее. И меня накрывает ревностью. Вот так неожиданно и неприятно. Я не знаю, кто эта женщина и в каких они сейчас отношения, но по его голосу и интонациям понимаю, что она очень много для него значит. — Она была непосредственная, инфантильная, мягкая, ранимая, уязвимая, как ребенок. Разговаривала с животными и цветами, не ела мясо и поклонялась природе, ветру, солнцу. Нет, не дурочка, — усмехается так тепло и качает головой, словно находится не со мной, а где-то там, с Надей, а я сторонний наблюдатель. — Она тогда меня зацепила, смотрел на нее и поражался, что такие девушки еще существуют. Я грубый, пошлый, иногда жесткий, но она меня принимала таким, какой я есть. Жениться думал… 

Он замолкает и снова прикуривает сигарету. Хочется забрать у него эту отраву – слишком много никотина. Но у меня ком в горле. Он любит ту женщину. Арону не нужно мне об этом говорить, любовь чувствуется в каждом его слове.

— А потом… — сглатывает и глубоко затягивается. — Надя покончила жизнь самоубийством. Она повесилась… в нашей квартире… пока я спал. Проснулся посреди ночи от того, что не почувствовал ее рядом, вышел в гостиную, а она уже в петле болтается… — его голос настолько холодный, что меня начинает морозить и трясти. 

Тишина.

Арон молчит, тяжело дыша, а я словно потеряла дар речи.

— Почему она это сделала? — наконец спрашиваю я сиплым голосом. 

— Хороший вопрос… — усмехается – нет, скорее, оскаливается как зверь – и трет лицо руками, будто смертельно устал. — Я не знаю, Саша, — глухо говорит в руки. — До сих пор не понимаю, за что она так с собой, со мной, с нами. Не было никаких видимых причин! — уже более эмоционально выдает Арон. — Да, мы ссорились, как и любая другая пара, но чтобы настолько… Да, мы были разные, но, мне казалось, дополняли друг друга. Поначалу я даже отказывался верить в самоубийство. Сидел на полу в гостиной, качая ее на руках, и клялся уничтожить тех, кто это с ней сделал. Я долго искал, перерывая всю ее жизнь детально, анализировал своих врагов и даже близких нам людей. Три экспертизы и одна эксгумация показали, что это самоубийство. А я отказывался верить. Она ничего мне не оставила: ни строчки, ни подсказки. Только труп в моей гостиной… Ну так же не может быть… Вполне здоровая молодая девушка просто берет и вешается в доме своего мужчины. Хоррор какой-то… 

Не знаю, что сказать. Открываю рот, но глотаю слова… Я вижу, как ему больно все это вспоминать, как его потряхивает и ломает. И мне тоже больно… Больно за Арона. Не могу даже представить, что молодая любимая этим мужчиной девушка могла лишить себя жизни и покалечить жизнь Арона. Наверное, я слишком люблю жизнь, чтобы понять человека, который уходит из нее добровольно.