Его женщина

– Как же вы тут без нас, Максим Саныч?

Мне было грустно об этом думать, и все же я был счастлив, не беспокоясь о предстоящем одиночестве.

Маркеловы собирались уезжать двадцать пятого – по радио объявили, что наступают холода и дожди. А двадцать третьего у Таниного старшенького среди ночи случился приступ – мальчишка кричал на крик.

Испуганная Таня прибежала ко мне, и мы, погрузив пацана на заднее сиденье, рванули в поселок, в местную больничку. Слава богу, успели до перитонита – у парня случился аппендицит.

– Я виновата, – сетовала Танюша, – хватали ведь все подряд! Яблоки с огрызками, лещину, семечки, овощи с грядки!

Я гладил ее по руке и успокаивал.

Мальчишке сделали операцию. Нам несказанно повезло, в ту ночь дежурил трезвый хирург – редкое дело.

Под утро мальчик уснул, но Таня объявила, что домой не поедет – дождется, пока сын проснется. А вот меня прогоняла, но я, конечно, остался. Мы чуть успокоились и даже проголодались. Отправились в ближайшее кафе и там – чудеса! – был вай-фай.

Я открыл почту. Писем, разумеется, было в избытке. Первое – от жены.

Максим! Я улетела к детям. Возможно, надолго. Герман сломал руку, и им нужна помощь. Обо мне не волнуйся. Ларисе я дозвонилась и все, конечно, уладила, сказала ей, что ты не очень в порядке и что я увезла тебя с собой, а на месте устроила в госпиталь – подлечить сердце и поправить нервную систему. Она охала и ахала, но про рукопись ничего не спросила. Надеюсь, у тебя все хорошо и ты не жалеешь, что уехал туда.

Еще – очень надеюсь – ты понимаешь, что между супругами может быть всякое, и мы заранее прощаем друг друга. Лично я не в обиде!

Жду от тебя письма! Будь здоров!

Твоя Галя

Я подумал, что отвечу потом. Не сейчас. Я не был готов писать ей подробно о том, что со мной происходит. Почему я не хотел обрадовать жену, я не понимал. Хотя нет, понимал – меня снова разозлили ее слова про «я, как всегда, все уладила». И фраза – «я увезла тебя с собой и устроила в госпиталь». В ее понимании я по-прежнему оставался ее собственностью, вещью, которую она просто взяла и увезла. И снова все решила она! Я ни при чем.

Я решил, что оставлять жену в полном неведении неправильно и неприлично, и ответил лаконично:

Спасибо, у меня все отлично, привет своим.

Еще было письмо от Марины Сторожевой.

Максим Александрович, простите меня за навязчивость! Уверена, вы пожалели, что вступили со мной в переписку – я умудрилась бестактно влезть в вашу жизнь, никоим образом не собираясь, поверьте, этого делать! Но, кажется, у меня получилось.

Вы вправе оборвать эту затянувшуюся и наверняка утомительную для вас переписку. Я нисколько не обижусь. И все-таки у меня к вам огромная просьба – если не сложно, черкните мне хотя бы одно слово – как вы? Одно! Умоляю вас! Не сочтите меня за истеричку и нахалку – прошу вас.

Я очень волнуюсь, честное слово!

Марина

Я усмехнулся – кажется, эта женщина действительно беспокоится обо мне. Конечно, я сам виноват – наплел с три короба про свои проблемы, разнылся, разгундосился. Ах бедный я, ах я несчастный, никем не понятый и одинокий, пожалейте меня! Вот, получи! Но обижать хорошего человека, ей-богу, не стоит. Чем она заслужила?

И я ей ответил. Коротко и суховато. Она права – с этой перепиской пора заканчивать. В конце концов, мне самому было неловко. Я проявил слабость и глупость, а еще истеричность и склонность к апатии, абсолютно подтверждающие мой психотип. А вот про это моим поклонницам и читательницам уж точно знать ни к чему.

Днем мы уехали домой, убедившись, что с Таниным сыном все хорошо. Наутро я снова повез ее в поселок. Мальчишку собирались продержать еще дней пять, и их отъезд по понятным причинам откладывался. Мишка уехал в дальний рейс, и Таня с детьми и бабой Нюрой остались на моем попечении. Утром мы ехали в больницу, где я ее ждал, а по вечерам и ночам я работал.