Светлана Александровна вызывает меня к доске, и это единственный предмет, который я знаю почти в совершенстве, поэтому мне не стыдно выйти перед классом и выполнить задание. Я получаю пять, и меня называют выскочкой, когда я иду к своему месту. Я усмехаюсь, когда получаю такой комментарий. Они могут определиться с тем, кто я? Выскочка, заучка, или идиотка и безмозглое чучело? Или я являюсь для них и тем и другим сразу? Разве такое может быть?
Русский язык проходит быстро. Выходя из кабинета, я вижу, как Ангел идет с Егором. Они снова разговаривают.
Ну вот, теперь я официально являюсь единственным изгоем в этом классе, потому что у Егора уже есть потенциальный друг.
Здорово.
Сегодня по расписанию физкультура. Она последним уроком. Егор уходит домой перед началом занятия, так как он никогда не присутствует там. У него, как у меня и у Ангела, освобождение, только я не знаю, из-за чего.
Я снова занимаю место в конце спортзала и удивляюсь, когда Ангел, как и в прошлую физкультуру, подходит ко мне и садится рядом.
― Привет, ― говорит он.
― Привет, ― говорю я зажато в ответ.
― Как дела?
У меня непроизвольно открывается рот от удивления, и я заставляю себя закрыть его, чтобы не показаться Ангелу идиоткой. Хотя, я уверена, за эти две недели, что я отсутствовала, он услышал обо мне много чего интересного.
― Эээ, нормально, ― запоздало отзываюсь я. ― А у тебя?
― Лучше всех, ― и его лицо озаряет лучезарная улыбка.
И глядя на его улыбку, я понимаю, что шрам нисколько не портит его красоту, потому что она не зависит от этого бледно-розового рубца на всю левую щеку.
― Почему ты все время одна? ― неожиданно задает он вопрос.
У меня перехватывает дыхание от прямолинейности новенького, и я хмурюсь.
― Я не все время одна, ― вру я.
― Да? А вот мне кажется, что нет, ― настаивает на своем Ангел. ― Я наблюдал за тобой, и за все время ты ни разу ни с кем не общалась.
― Я тебе говорила, что не общаюсь с одноклассниками, ― хмуро отвечаю я, чувствуя дискомфорт от этой темы.
― Да, но есть люди и в других классах, ― мягко говорит он. ― Неужели, ты не нашла ни с кем здесь общий язык?
Я громко выдыхаю, ощущая, как молниеносно ярость заполняет меня изнутри. Что этот новенький из себя возомнил? И какое вообще имеет право задавать мне такие вопросы? И как может надеяться, что я буду на них отвечать?
― Это не твое дело, ― огрызаюсь я, чувствуя необходимость защищаться.
Лицо Ангела вытягивается и даже бледнеет.
― Я… прости, ― говорит он. ― Я не хотел тебя обидеть.
И в это же мгновение вся моя решимость грубить ему, если понадобится, распадается на части. Я громко выдыхаю и опускаю плечи. Не знаю, что так растрогало меня. То, как выглядят его глаза, сколько в них плескается необъяснимой грусти. Или то, что в его голосе я не слышу ни капли фальши, и ему искренне жаль.
― Проехали, ― шепчу я и отвожу взгляд в сторону.
― Не обижаешься? Точно? Я болван, ― Ангел грустно усмехается. ― Правда, иногда говорю всякую ерунду.
Не ерунду.
Я стараюсь выровнять дыхание, заставить дрожь уйти, но не могу перестать испытывать тяжелое жгучее волнение. Еще ни с кем в этой школе мне не приходилось разговаривать так долго, кроме учителей. Хотя нет. С ними у меня диалоги короткие.
Я изредка поглядываю на Ангела, который нервно теребит пальцами край своего пиджака. Он выглядит нерешительным и взволнованным, и его беспокойство проявляется сильнее, чем мое.
― Не знаю, почему тебя так не любят, ― тихо проговаривает он.
Я закрываю глаза, встаю с лавочки и иду к выходу. Когда я дохожу до середины, мне в плечо попадает баскетбольный мяч. Удар такой сильный, что я даже отлетаю в сторону. И я бы непременно упала, если бы не стена. Я прижимаюсь к ней лицом и морщусь от боли. Когда слышу смешки, то во мне просыпается решимость сделать что-нибудь в ответ своему обидчику. Я отстраняюсь от стены и смотрю туда, откуда ко мне прилетел мяч. Я сразу понимаю, что это дело рук Галанова ― его выдает самодовольная и насмехающаяся физиономия.
― Придурок! ― кричу я и потираю ушибленное место.
Я не думаю, что он услышит меня, но он слышит. Его лицо становится злым.
― Повтори! ― с вызовом кричит он мне в ответ.
― Да пожалуйста! ― фыркаю я. ― Ты придурок!
В состоянии аффекта человек может сказать и сделать многое. Вот и я бы ни за что не обозвала Галанова придурком, если бы не злость, которая бурлит во мне сейчас. Я вижу, как вспыхивают глаза Миши, и теперь мне страшно. Решимость стирается с моего лица, и я неуверенно иду к выходу, молясь, чтобы Галанов не шел за мной.
Я выхожу из спортзала в пустой коридор и не знаю, куда идти. От мяча на левой руке в районе локтя остался след от мяча. Я поднимаюсь на второй этаж и захожу в женский туалет. Там стою несколько минут и оттираю след на черной кофте ледяной водой.
***
На обществознании Ангел просит у меня ластик, затем ручку. На химии он подсказывает мне, как решить уравнение, хотя я не прошу его об этом. Егор продолжает общаться с ним. А я сижу в библиотеке, которая открыта уже девять дней.