Его звезда

Поднимаюсь в спальню, скидываю с себя костюм, принимаю быстро душ, переодевшись в джинсы и футболку, спускаюсь вниз. Друг как раз снимает с себя куртку.

— Быстро ты, однако.

— Я ж говорю, был рядом, — улыбается, берет пакеты, в одном раздается характерный звон.

— У нас настроение выпить? — удивленно вскидываю брови, понимая, что совсем не против выпить сам, тем более это был единственный способ снять скопившееся напряжение.

В четыре руки накрываем стол, Асхад разливает коньяк, я сажусь на стул.

— За нас! — первый тост выпить сразу, тут же следует второй, друг хитро щурит глаз.

— За стойкость некоторых! — я ухмыляюсь, поняв издевку, но спорить, оправдываться совсем нет сил и настроения.

— Третий тост за любовь.

— Может поедим для начала, а то быстро захмелеем? — беру лаваш, разламываю его, хватая с большой тарелки кусок тушеной баранины.

— Вот смотрю на тебя и думаю, как же мне повезло иметь такого друга и родственника в одном лице. Ты не представляешь, Эмин, как я тебе благодарен за твой поступок.

— Откровенно говоря, — поднимаю на Асхада глаза, — если бы мне дали шанс все вернуть назад, я бы поступил по-другому.

— Как?

— Отпустить Амину с этим русским, — осторожно замечаю, друг меняется в лице, черты стали резче, губы плотно поджал. — Она страдает, Асхад. Ты понимаешь, что твоя сестра несчастна со мною, ее отрада, а мне наказание — это ребенок. Ребенок, которого все считают моим, а я не могу назвать его своим сыном. Не могу!

— Ты знаешь сам, что мусульманка не может выйти замуж за христианина, мне проще тогда было ее убить, как и хотел, но ты ж не дал… Эмин, послушай, я тебе обязан, проси, чего хочешь, жизнь за тебя отдам!!!

— Не надо мне твоя жизнь, просто жалко твою сестру.

— Ты слишком добр, Эмин, лоялен.

— Это тебе просто так кажется, — усмехаюсь, беря наполненную рюмку, — за любовь, будь она неладна.

— Ты хочешь мне что-то сказать? — карие глаза игриво сверкают, чокаемся.

— Ничего сверхважно, — отмахиваюсь, звонит мой мобильник, беру его в руки. — Алло.

— Эмин Исмаилович, вам сейчас удобно говорить?

— Удобно, Гена, что случилось?

— В общем, у нас проблемы!

— Какие проблемы? — осторожно спрашиваю, все моя нервозность последних дней превращается в напряженный клубок в груди. Нечто-то темное встрепенулось где-то в глубине меня, почуяв потребность в отрицательных эмоциях. Я никогда не был агрессивным, контролировал свой негатив, как бы сильно меня не злили, голос тоже не повышал. Однако именно сейчас, словно треснула скорлупа моей невозмутимость, сеточка мелких трещин расползается со скоростью света, того глядишь и вылезет моя истинная натура, о существовании которой я и сам не знал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Помните, перед Новым годом, Стелла Станиславовна дала внеплановый отпуск, сообщив нам с Галиной Ивановной, что пару дней она сумеет побыть одна, потом планировала куда-то в горы уехать.

— И?

— Когда Стелла Станиславовна вернулась после праздников, ничего особо не изменилось, пока однажды она меня не попросила стать не только ее водителем, но и охранником, сказав, что это пустая формальность. Понимаете, Эмин Исмаилович, я давно работаю в этой семье, даже покойный Савицкий никогда не просил себе охрану. Это пожелание заставило меня задуматься над причиной. Стал просматривать запись на камерах в доме, которые реагируют на движения, о которых девушка не знает. За январь ничего необычного не произошло.

— Гена, ближе к делу, — тихо прошу мужчину, ибо нервы мои уже звенели от напряжения. Смутная догадка меня озаряет, но я ей не хочу верить.

— Я на почту выслал вам видеофайл.

— Я посмотрю, потом перезвоню.

— Буду ждать ваших указаний.

Торопливо лезу через телефон в свою электронную почту, чувствуя, как вспотели ладони, а сердце сжато в тиски, еле бьется. На секунду палец замирает над письмом, нажимаю на файлик, скачиваю.

«Убью, мразь» — возникает яркая, как вспышка молнии, мысль, пристально всматриваясь в экран телефона. Сука! Меня душит неконтролируемая ярость, душит так, что можно сдохнуть. Не знаю, как выгляжу со стороны, но несчастный мобильник трещит в руках, а я со стиснутыми зубами слежу за главными героями съемки. Я не вижу обстановку, не вижу лиц, только ее, вырывающую из рук брата, ее белое тело на фоне другого, смуглого, тела.

Вскакиваю на ноги, стул с грохотом отлетает за спиною, со всего размаху швыряю невинный мобильник в стену, без сожаления наблюдая, как он разлетается на части. Дышу часто, блуждаю рассеянным взглядом по кухне, спотыкаюсь на большом кухонном ноже лежащий на столешнице. Хватаю его, не обращая внимания на встревоженное лицо друга.

— Эмин! — Асхад меня перехватывает, встряхивает грубо, резко, пытается отобрать нож. — Успокойся! Дыши!

А я не могу дышать, вернее дышу, но урывками, мне больно сделать полный вдох, больно потому, что я чувствовал через экран мобильника ее боль, ее унижение, ее беззащитность. Она пережила этот кошмар, а я не мог ей помочь, а я об этом не знал.