Эгоист

— Душевное сродство может существовать совершенно независимо от прочих наших отношений, связей и привязанностей — как материальных, так и духовных.

— Ну что ж, все это, пожалуй, не отдает голосом страсти, — заметила миссис Маунтстюарт, — и к тому же весьма удобная доктрина для мужчин. Согласно ей, всякий вправе запастись своей Аспазией^{51} и одновременно наслаждаться радостями законного брака. У входа в парк мы видели краем глаза прекрасную Мидлтон с полковником де Креем. Профессор Круклин все еще под впечатлением странной галлюцинации.

— Меня это ничуть не удивляет.

Готовность, с какой была произнесена последняя реплика, и двойной смысл, который можно было в ней усмотреть, заставили миссис Маунтстюарт, несмотря на весь ее юмор, насторожиться.

— Жаль, что профессор Круклин вас не слышит, — сказала она, — он продолжает настаивать на своем: на коляске, на гостинице, на промокших башмаках, согревательном декокте, свидетельствах хозяйки гостиницы и носильщика — словом, на всем.

— Повторяю: меня это ничуть не удивляет.

— То есть вас не удивляет, что он настаивает на своем?

— Ну да, коль скоро он страдает галлюцинациями!

— Как бы и другие не поддались его галлюцинации!

— Мне остается только сказать еще раз…

— Что вас это нисколько не удивит? Чрезвычайно философично с вашей стороны. И прекрасно сочетается с вашей проповедью о сродстве душ.

— Полагаю, что профессор Круклин не спустится со своих классических высот и не станет делиться своими галлюцинациями с доктором Мидлтоном.

— Сэр Уилоби, вы — настоящий рыцарь!

Его разглагольствования о совершенствах Летиции придали миссис Маунтстюарт смелость намекнуть на его отношения с Кларой. Как это ни уязвляло его гордость, интересы самосохранения вынуждали его смириться.

— При чем тут рыцарство! Мне просто хотелось бы оградить тех, кто пользуется моим гостеприимством, от неприятностей какого бы то ни было рода, — сказал он. — А доктор Мидлтон умеет, по выражению Вернона, принимать облик Зевса-громовержца.

— Я так и вижу его в этом качестве. Ходячая энциклопедия во образе разъяренного быка! Ночной кошмар школьника, не приготовившего урока!

— Да, чего не сделаешь, чтобы избежать такого видения!

— Он должен быть страшен во гневе! Как хотите, вы все же великодушнейший из рыцарей, раз вы печетесь о том, чтобы оградить ее от родительских громов. Но скажите мне откровенно, почему вы отказываетесь снизойти к некоторым тактическим тонкостям? Послушайте вашего старого друга! Вы чересчур высокомерны. Ни одна женщина не простит своему возлюбленному, если он позволит себе быть таинственным и непостижимым больше тридцати минут подряд. Спуститесь с вашего пьедестала хотя бы на ступеньку. Только не вздумайте читать нотации. Властвуйте, если угодно, но незаметно! Сказать по правде, я не признаю философской невозмутимости в любви. Все это, разумеется, выглядит достойно, да только не верю я в искренность тех, кто надевает на себя личину философического равнодушия. Я ничего не имею против любовных ссор: они придают влюбленной паре живописность и нарушают однообразие. Я сразу заприметила в ней мятежную жилку. И конечно, желательно, чтобы она исчерпала свое бунтарство до брака.

— Кларино бунтарство? Пустое ребячество! — произнес Уилоби, пытаясь покровительственно-отеческим тоном скрыть внутреннее содрогание. — Когда вы входили в парк, вы видели ее только издали, а то наверняка услышали бы ее серебристый смех. Гораций ее чрезвычайно забавляет.

— Да, я благодарна ему по гроб за вчерашний вечер. Ее веселое личико озаряло мой стол. Смех ее был дождем в пустыне! Вы поймете всю тяжесть бремени, которое меня придавило, если я вам скажу, что буквально упивалась этой парочкой, — это было единственное очко в мою пользу в партии, которую я безнадежно проиграла. Хоть я и не могла расслышать их слов, но уверена, что они были остроумны.

— О да, в остроумии им не откажешь — ни ей, ни ему, — согласился Уилоби. — В остроумии известного рода.

— Разговор их был слажен, как чистый и звонкий звук, издаваемый кимвалами.

— Я бы не сказал, что кимвалы — самый изысканный музыкальный инструмент. Впрочем, я нахожу их болтовню забавной и сам не прочь послушать ее, когда бываю в настроении.

— Вам следует почаще бывать в настроении, мой друг. Вы умеете быть образцовым собеседником, когда захотите.

— Под вашим руководством, сударыня!

Уилоби томно склонился перед ней. Ему стало немного легче оттого, что удалось провести миссис Маунтстюарт, которая олицетворяла для него общество: она задавала тон светским пересудам и могла предписать свету, кого из них двоих жалеть — его или Клару. И если уж на то пошло, он не собирался брать на себя роль жертвы.

Впрочем, до этого еще было далеко.