Бедняга Уилоби жестоко страдал: беседуя с мужчинами, да и с женщинами, к которым был равнодушен, он никогда не опускался до такого бессвязного лепета, никогда не сбивался со свойственного ему тона внутреннего превосходства и чеканной точности формулировок. Но в Кларином присутствии — он и сам не знал, чем это объяснить, — он неизбежно впадал в состояние жалкой растерянности, и лишь поддавшись порыву гнева, ему удавалось выйти из этого состояния. Сегодня же, когда ему предстояло блистать на вечере, он должен был сохранить спокойствие — и не мог ради одного лишь удовольствия услышать собственный повелительный голос позволить себе подобную вспышку. Правда, он упомянул о подарке леди Буш, на который Клара так и не удосужилась взглянуть, но лишь затем, чтобы потешить свою желчь. Он прекрасно знал, что Клара от него вновь ускользнет, и заранее смирился с ее ответом, в котором она сослалась на недосуг.
— Ну, хорошо, потом, — сказал он.
Его покорность вызвала в ней прилив раскаяния.
— Понимаете, Уилоби, я просто боюсь, что не успею, — сказала она.
— Милая, но ведь нам придется выразить ей свою благодарность.
— Не могу.
Он судорожно прижал к себе локоть, на котором покоилась ее рука. Однако промолчал.
Присоединившимся к ним доктору Мидлтону, Летиции и тетушкам Изабел и Эленор предстали два смутных силуэта, две распавшиеся половинки целого, которые едва удерживала вместе последняя тоненькая нить. Уилоби сгибом локтя прижимал к себе Кларину руку, судорожно цепляясь за этот символ их нераздельности, меж тем как каждый нерв у девушки бунтовал против навязанной ей неволи. Де Крей смотрел на них с лестничной площадки.
К крыльцу начали съезжаться кареты.
— Где же Гораций? — спросил Уилоби. — Верно, выжимает последние капли из своего сборника ирландских анекдотов?
— Ну, нет, — сказал де Крей, спускаясь по ступеням, — этот ключ не иссякнет никогда — он, как вечный двигатель, работает бесперебойно! Это явление можно даже рассматривать как вклад в науку.
И де Крей добродушно рассмеялся.
— Хорошо, что вы всегда готовы смеяться собственным шуткам, де Крей, а то ведь без такого комментария не всякий бы понял их соль.
В реплике Уилоби слышался свист плетки, опустившейся на спину обидчика.
— Я почитаю за долг облегчить эту задачу для прекрасных слушательниц, — обратился де Крей к дамам, еще раз выказав свое искусство грациозно принимать поражение и тем самым одерживать победу над нежными сердцами.
Уилоби несколько приободрился. Правда, где-то в глубине сознания у него мелькнуло подозрение, что противник не признал бы себя побежденным с такой готовностью, если бы не имел основания втайне ощущать себя победителем. Но это подозрение только подхлестнуло в сэре Уилоби желание при первом же случае сцепиться с ним вновь; к тому же он был рад, что ему удалось продемонстрировать жало своего сарказма перед Кларой, в присутствии которой он почему-то терялся, лепетал жалкий любовный вздор, издавал бессвязные междометия или беспомощно в чем-то оправдывался, Уилоби, разделявший мнение своих соотечественников, которые в личных выпадах и кулачных ударах склонны видеть проявления мужской доблести и могущества, чувствовал себя сейчас сильным и неуязвимым и рвался к лаврам, которые должен был ему доставить предстоящий вечер. Де Крей уселся в первой карете, сопровождая тетушек Изабел и Эленор, а во второй разместились Уилоби с Кларой, Летиция и доктор Мидлтон. Последний казался погруженным в свои мысли, и все хранили почтительное молчание. Тирада, которою наконец разразился ученый богослов, несколько обескуражила Уилоби.
— Позвольте вам заметить, сэр, — начал доктор, — я не вижу оснований уподобить полковника де Крея Кельтибериту Эгнацию{46} и не считаю поэтому, что он заслуживает осмеяния; он не ищет предлога показать белизну своих зубов. «Quicquid est, ubicunque est, quodcunque agit, renidet»[20] — так, кажется? Подобная склонность к зубоскальству — сущая болезнь: для постороннего глаза в ней нет никакой прелести и страдающий ею, какой бы приятной она ни казалась ему самому, нарушает элементарные требования вежливости. Но, насколько мне кажется, упомянутый джентльмен этой болезнью не страдает ни в какой мере, — впрочем, я, быть может, слишком к нему пристрастен, чтобы выступать в роли свидетеля.
Постоянные обращения доктора к собеседнику, все эти «не так ли?» и «правда ведь?», которыми он пересыпал свою речь, и паузы, во время которых он поворачивал к нему свое лицо с вопросительно поднятой бровью, вынудили Уилоби наконец на ответ. Под немигающим взором доктора он очень скоро сбился с легкой, небрежной насмешки на тон человека, который пытается оправдаться.
— Эти ирландцы, — сказал он, — непременно хотят играть роль профессиональных шутов, словно они для нее рождены. И время от времени кому-то приходится выступать в роли сурового критика.
Достопочтенный доктор, однако, не был еще умиротворен.