— Бедный, бедный сэр Уилоби! — воскликнула миссис Маунтстюарт, раскачиваясь из стороны в сторону. — Ну и судьба! Да и я хороша! Вот, думала, какая она умница! Я восхищалась тем, как вы им вертите! А теперь выходит, что леди Буш преподнесла мне урок. Дорогая моя, добрая Мидлтон, неужели вы допустите, чтобы люди говорили, будто леди Буш оказалась проницательнее, чем я? Для меня это вопрос самолюбия, не скрою. Она уверяет — только я все равно не верю, — будто, посылая вам подарок, она уже предчувствовала, что он к ней вернется. И этой-то сумасбродке, для которой нет ничего святого, вы дадите восторжествовать? Но ведь сколько бы мы с вами ни перемывали ему косточки, — а я начала с этого, лишь чтобы вызвать вас на разговор, — он все равно остается превосходным человеком. Где еще вы увидите такую осанку? А какой он прекрасный собеседник, когда чувствует себя в своей тарелке! Образец английского джентльмена! Он должен жениться — это необходимо для блага всего графства! И вот объявляется женщина, которая утверждает, будто такому джентльмену могут натянуть нос — да еще дважды! Вас это коробит, я вижу. Еще бы! Такое никому и в голову не взбредет — разве что леди Буш, которая бог весть как пришла к этому дикому заключению и нечаянно оказалась прорицательницей. Нет, но какова женщина — представить себе, что такое несчастье может постигнуть человека дважды! Ну, да это леди Буш — и этим все сказано. Как знать, быть может, она и впрямь прислала вам тот самый подарок, что уже раз к ней возвращался, — вы понимаете, что я имею в виду? Его первую помолвку с мисс Дарэм! Не далее как вчера она сама рассказывала, что в тот раз ей вернули ее подарок. Надо было видеть, как жадно прислушивалась она к рассказу профессора Круклина! У нее просто страсть, мой друг, сущая страсть — предсказывать несчастья! И разумеется, она торжествует, когда предсказания ее сбываются. Вот когда она задерет нос! Чуть что, примется многозначительно покачивать головой. Теперь от нее житья не будет! Возьмите свои слова обратно, моя Мидлтон! И пусть я разболталась — это не значит, что вы должны отвечать мне односложно, как оракул. Нет, нет, попробуйте излить мне душу, пожалуйста! Вот увидите, ничего у вас не получится, вы исчерпаете ваши доводы в одну минуту. Дайте-ка мне на вас взглянуть как следует! Нет, нет, — произнесла миссис Маунтстюарт, всматриваясь в Кларино лицо. — Нет, вы не лишены ума. Это видно по очертаниям вашего носа, по изгибу губ. Я готова поклясться, что вы именно та, за кого я вас принимала: голова у вас на месте. Но вот как обстоит с сердцем?
— Ах, никак, — сказала Клара со вздохом — не то чтобы наигранным, но и не совсем невольным. Так бывает с человеком, когда он искренне входит в избранную им роль.
Все эти нюансы не ускользнули от внимания миссис Маунтстюарт. Итак, сердце у девушки свободно, а она почему-то сопровождает такое признание вздохом! Если Клара и в самом деле не любит своего жениха и вместе с тем находит нужным так тяжко вздыхать по этому поводу, значит, тут что-то неладно и мы имеем дело с притворством, а притворство, как известно, — мантия, в которую облачается тайна. Девушки не вздыхают так от жалости к человеку, которому не принадлежит их сердце, а если уж вздыхают, то лишь оттого, что их мучит сознание или опасение, что оно принадлежит другому. Как правило, у них нет жалости — с таким же успехом можно ожидать, чтобы солдат в пылу сражения оплакивал убитого им противника. И если девица выказывает подобную жалость, когда никто ее об этом не просит, надо полагать, что это неспроста: под маской пристойной скорби о несчастном она скрывает жалость к самой себе.
Мысли эти, равно как и лежавшее в их основе подозрение, хоть и не были далеки от истины, не отличались тонкостью, а главное — били мимо цели. Даже те, кто считает проницательность своим призванием, вынуждены долго выстукивать молоточком темные недра чужой души, прежде чем нащупают булавочную головку истины, и этот процесс, именуемый удачной догадкой, все равно не доставляет нам истины в чистом виде — к ней всегда пристают чуждые наслоения. А все, что больше истины, тем самым меньше ее. В чистом виде истина достается либо тому, кто верит в нее непреложно, либо тому, кто готов терпеливо выжидать, чтобы она раскрылась сама.
«Другой!» — решила наша умудренная жизнью дама. А между тем другого не было; было лишь зарождающееся чувство, вернее, для такого чувства готовилось место, но светильник еще не был зажжен.
— И вы решительно утверждаете, что не жаждете занять положение первой дамы в графстве?
— Решительно утверждаю.