Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет

И еще немаловажная подробность – ни у кого из советских людей (кроме дипломатов) никаких заграничных паспортов на руках не имелось.

Они хранились в «первых отделах» советских учреждений и выдавались человеку перед самой поездкой – уже с визой – в обмен на общегражданский, внутренний. А когда вы благополучно возвращались в родную страну, то волей-неволей должны были как можно скорей сдать заграничный паспорт – потому что вам необходимо было как можно быстрей получить в обмен на него свой внутренний паспорт: без него, как известно, наш человек не только в советское время, но и сегодня – как без рук…

И только после Августа 1991 года вся ситуация с поездками за границу изменилась.

Из личных воспоминаний. В ноябре 1991 года я полетела в Будапешт на симпозиум, посвященный 100-летию М. А. Булгакова. Коллега – житель Вены – предложил мне приехать после окончания симпозиума на один день к нему в Вену.

– Два часа на автобусе – утром приедете, я покажу вам Вену, вечером сходим на концерт – и уедете обратно в Будапешт.

Дело было за малым – получить визу в Австрию. Я начала, конечно, с российского (тогда еще советского) посольства – не будут ли они возражать против моего однодневного вояжа в Вену?

Необычайно любезно встретивший меня сотрудник посольства взял мой паспорт, открыл на последних страницах, указал на какую-то закорючку и сказал вкрадчиво:

– Видите, М. О.? Мы вам открыли выезд из нашей страны в любое время, в любую страну мира. Теперь дело только за ними, за этими странами…

Я вышла, не веря своим ушам.

Пошла в австрийское посольство. Визу они мне не дали, сказали – надо получать в Москве. Но это уже не могло сбить моего приподнятого настроения. Моя страна разомкнула наконец свои железные объятия.

Через два года, в декабре 1993, это стало частью новой Конституции Российской Федерации: «Статья 27, часть 2: Каждый может свободно выезжать за пределы Российской Федерации. Гражданин Российской Федерации имеет право беспрепятственно возвращаться в Российскую Федерацию».

.. Тем, кто не жил при советской власти, уже, пожалуй, не понять, что мы чувствовали в декабре 1993, читая такие статьи перед голосованием на референдуме о Конституции… Но далеко не все, как увидим дальше, отнеслись к принятию важнейшего правового документа страны с должной заинтересованностью.

…А если ваша бабушка или бабушкина приятельница скажет: «А какая мне-то во всем этом прибыль? Я за границу вашу в жизни не ездила и не собираюсь», – то ваше как раз дело ей пояснить: «А вот тут ты, моя горячо любимая бабушка, неправа».

Потому что нельзя танцевать от своей только печки. (Даже если у нее и нету дома никакой печки.)

И ученые с мировым именем, и любимые писатели в любой стране составляют предмет национальной гордости. И те унижения, которым подвергались они и тысячи их коллег, так никогда и не попавшие на международные конференции или встречи с зарубежными читателями, куда их настойчиво приглашали, да и вообще – не сумевшие из-за советской власти мир повидать – это все-таки позор всей страны. А значит – и вашей незнакомой мне бабушки вместе с ее приятельницей тоже. Я нисколько не хочу их обидеть и заочно считаю очень достойными женщинами. Но надо всем понимать, что позор – это позор.

И он не уравновешивается дешевизной советской вареной колбасы. Которая к тому же все равно кончалась, пока ваша бабушка стояла за ней в очереди.

14. «Не трусь!»

В начале 92 года, когда Егор Гайдар, разворачивал рыночные реформы, похоронившие социализм, тележурналисты спросили его:

– Как полагаете, что бы сказал о вашей сегодняшней деятельности дед – Аркадий Петрович?

– Я полагаю, дед бы сказал: «Не трусь!»

* * *

«“Выпрямляйся, барабанщик! – повторил мне тот же голос. – Выпрямляйся, пока не поздно”.

– Хорошо! Я сейчас, я сию минуточку, – виновато прошептал я.

Но выпрямляться мне не хотелось. Мне здесь было хорошо, за сырыми холодными камнями».

И вот герой повести Аркадия Гайдара «Судьба барабанщика» решается действовать – и протягивает руку к лежащему рядом браунингу, завернутому в лопух, чтобы выстрелом не дать уйти преступникам.

«И только что я до него дотронулся, как стало тихотихо. Воздух замер. И раздался звук, ясный, ровный, как будто бы кто-то задел большую певучую струну и она, обрадованная, давно никем не тронутая, задрожала, зазвенела, поражая весь мир удивительной чистотой своего тона.

Звук все нарастал и креп, а вместе с ним вырастал и креп я.

“Выпрямляйся, барабанщик! – уже тепло и ласково подсказал мне все тот же голос. – Встань и не гнись! Пришла пора!”

И я сжал браунинг. Встал и выпрямился».

* * *

Вернулся из Крыма, где проводил отпуск, отец, заехал к сыну. Тот описал ему ситуацию и пути выхода. Тимур Аркадьевич согласился, что предлагаемый сыном путь – видимо, единственно реальный.