Читаем Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет полностью

Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет

Известно во всей мировой юриспруденции – закон, ухудшающий положение подсудимого, обратной силы не имеет. Но, как писал Маяковский:

У советскихсобственная гордость:На буржуевсмотрим свысока.

Поэтому всем троим был вынесен приговор – 15 лет.

А обещали Рокотову на следствии не больше пяти… Он был потрясен. Генерал КГБ, курировавший процесс и дававший это обещание, угрюмо сказал ему – «Это неожиданность и для нас». И обещал пересмотр дела.

Происходило же все это потому, что вернулся из Западного Берлина (еще не отгороженного каменной стеной от Восточного) разъяренный Никита Хрущев. Он там поучал буржуев – почему у вас городом заправляет «черная биржа»? Тут ему и сказали, что и здесь, как обычно, мы переплюнули растленный Запад и такой «черной биржи», как у нас двух шагах у Кремля, у них все-таки нет…

Председатель КГБ Шелепин готовно доложил Хрущеву, что головка московской «черной биржи» уже сидит.

– И сколько им дадут?

– По кодексу – пять-шесть лет.

Хрущев чуть не задохнулся от гнева.

…И когда, нарушив ради воли первого секретаря правящей партии закон, фарцовщикам вынесли приговор – 15 лет, он потребовал расстрела.

Несмотря на свой антисталинский доклад 1956 года, он сам был воспитанником той эпохи, которая началась в конце 1917 года. Когда вообще отменили суд, поскольку он был «буржуазным». И людей стали расстреливать, «руководствуясь своим революционным правосознанием».

А позже, формально уже при наличии суда – много лет жизни Хрущева шло под сталинским негласным девизом: «Нет человека – нет проблемы».

Первого июля спешно принят указ, вводивший смертную казнь за валютные операции.

17 июля 1961 года «Правда» опубликовала информацию:

«В Верховном суде РСФСР.

Генеральным прокурором СССР был внесен в Верховный суд РСФСР кассационный протест на жесткость приговора Московского городского суда по делу Рокотова и др. Однако, учитывая, что Рокотов и Файбышенко совершили тяжкое уголовное преступление, Верховный суд РСФСР на основании части второй ст. 15 Закона о государственных преступлениях приговорил Рокотова и Файбышенко к смертной казни – расстрелу…

Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Приговор встречен с одобрением присутствующими в зале суда».

…Сохранились свидетельства, что, услышав смертный приговор, Рокотов еле дошел до своей камеры. К нему вызвали врача, долго приводили в чувство.

– Кому поверил? – хватаясь за голову, повторял Рокотов. – Суке советской поверил!

У двоих молодых людей отнимали жизнь в угоду одному человеку. А культурного кругозора самого Хрущева не хватило для понимания того, что нарушение аксиом права затмит для западных наблюдателей впечатления от московской «черной биржи».

Просил о помиловании сына безногий отец Рокотова. Просил он сам.

«…Преступление мое заключается в том, что я спекулировал иностранной валютой и золотыми монетами. Ко мне 2 раза применили обратную силу закона… Я очень прошу Вас сохранить мне жизнь и меня помиловать… Ведь я не убийца, не шпион, не бандит. Был стяжателем-спекулянтом. Сейчас прояснился ум у меня, я хочу жить и вместе с советскими людьми строить коммунизм.

Вы говорили, что людям надо верить, и если они говорят, что покончили с прошлым – то можно поверить.

Заверяю Вас – я другой человек, поверьте мне в этом, и я докажу Вам на деле. А расстрелять меня всегда не поздно».

Умоляла Хрущева, с трудом подбирая слова, и мать Файбышенко: «.. Неужели расстрел юноши 24 лет, осознавшего свое преступление и искренне желающего исправиться, более гуманный акт, чем то, что из него в будущем будет настоящий человек, если оставить ему жизнь. Я Вас умоляю…»

Через несколько дней в газетах появилось несколько строк, озаглавленных: «Валютчики расстреляны».

…Когда вы спокойно заходите сегодня в обменный пункт поменять или купить доллары – вспоминайте советское прошлое, от которого твердой рукой уводил страну совсем еще молодой человек – Егор Гайдар.

Страну, где жестокость власти к людям и ее презрение к закону были нормой, он хотел и надеялся преобразовать.