«.. Из постели было одно одеяло на семь человек да две подушки… На ногах вся семья круглый год носила лапти. Весной и осенью к лаптям приделывали деревянные колодки… Мыла не было. Делали щёлок. Это нагребали из печи в тряпку золы и замачивали, им мылись и стирали одежду. Керосину было мало (об электричестве, как видим, и речи нет. —М.
Страшная жизнь деревни после войны была полностью скрыта от городских жителей. Телевидения еще не существовало, в газетах об этом не писали. Да многие горожане и сегодня, при огромном количестве опубликованных документов, не представляют себе, как жили крестьянские семьи страны-победительницы.
Егор Гайдар в 70-е – годы своего студенчества – уже прекрасно знал, за чей именно счет устраивал Сталин в конце 40-х – начале 50-х годов ежегодные (первого апреля) копеечные снижения цен. За которые и сегодня люди, не привыкшие размышлять и анализировать (зря потратившие юность, не научившись этому!), не устают его благодарить.
Немало сел, в которые не вернулся живым
Причина этого трагического положения послевоенного села простая: в городе часть мужчин – среди них и выходцы из деревень, работавшие на заводах, – оказалась
Еще записи:
«Мой отец в 1944 г. был репрессирован за то, что, побыв в своей деревне в отпуске и вернувшись назад на завод, рассказал, что пахал дома на бабах землю. Расценили это как “дискредитацию” советской власти, дали ему 10 лет. Срок отбыл полностью, вернулся в 1954 г. больным человеком и скоро умер».
«Перед концом войны ездила по деревням – работала заготовителем, так приходилось собирать налоги. А налоги были очень большие на каждое хозяйство наложены… А где люди должны взять? Ведь война уже идет четвертый год… Были такие семьи, что от хозяина остались одни дети, их по три человека, а мать одна – и та выбилась из сил. Вот однажды я захожу в одну избу (была открыта), спрашиваю: “Кто есть?” Молчок, никто голоса не подает, перешагнула порог: справа стоит кровать деревянная, совсем голая, в переднем углу стоит стол, на столе чугунок, но пустой – в нем ничего не было. Я прошла в кухню – никого, ни звука. Когда вернулась обратно, взглянула на потолок и увидела полати, а на них пять детских головок, так на меня уставились, как будто я их возьму и съем. Спрашиваю их, чего они там делают. “А мы здесь лежим”. Оказывается, у них буквально нечего одеть, все они голые, даже рубашонок нет, и в избе шаром покати – ничего нет. Мать на работе в колхозе, корову зимой съели, и каждый день чугунок варят ведерный картошки – этим и живут. А еще налог какой-то с них просить…
.. Вот как приходилось жить… Дождались! Война кончилась. Стали возвращаться домой солдатики по одному, по два человека – а уходили десятками».
Очень важное обстоятельство: многих из тех, кто выжил на фронте, провезли мимо родных мест непосредственно в Гулаг – в казахстанские лагеря, в Магадан, на Колыму…
Кого же? Тех, кто по вине Сталина
Почему, спросит кто-то из моих читателей, – «по вине Сталина»? Да потому, что он, не доверявший никому на свете, ни родным, ни друзьям, неизвестно почему поверил одному человеку на свете – Гитлеру. Которому, как уже было сказано, никто в мире, кроме него, давно не верил! Заключил с ним в 1939 году два договора – один о ненападении, а другой – секретный – о дружбе! И уверял всю страну, что теперь мы с Гитлером дружим и он ни за что на нас не нападет. И не готовил страну к войне – хотя, как известно теперь из рассекреченных недавно материалов нашей внешней разведки, ему поставляли совершенно точные сведения о близящемся начале войны непосредственно из штаба Геринга…
…Те немногие, кто все-таки вернулись с войны в родные села, оказались в ситуации, которой не ожидали. Немыслимый подвиг народа с непредставимым количеством жертв не был оценен его жестокой властью.
Победителям предстояло стать жертвами в собственной стране.
«После демобилизации из армии в 1947 году некоторое время я был председателем колхоза. Помню, нас, председателей, вызвали в район для отчета. Колхозы после войны ослабли, народ жил плохо, голодно, ел траву.