Егор Гайдар

Гайдар умел говорить просто. И это тоже сыграло огромную роль… Он не упрощал свою концепцию, а говорил просто о сложном. Все экономисты к этому стремятся, но у Гайдара получалось наиболее убедительно. Он умеет заразить своими мыслями, и собеседник ясно начинает видеть тот путь, который предстоит пройти».

А вот как Егор Гайдар описывал свое, тогдашнее понимание Ельцина как характера, как личности (1996 год):

«У Ельцина сложный, противоречивый характер. На мой взгляд, наиболее сильное его качество – способность интуитивно чувствовать общественное настроение, учитывать его перед принятием самых ответственных решений. Нередко возникало ощущение, что он допускает ошибку в том или ином политическом вопросе, не понимает последствий. Потом выяснялось – это мы сами не просчитываем на несколько ходов вперед.

В принципиальных вопросах он гораздо больше доверяет политическому инстинкту, чем советникам. Иногда при этом принимает абсолютно правильное решение, но иногда и серьезно ошибается. Тут, как правило, виной настроение, которое довольно часто меняется и подводит его.

Сильное качество – умение слушать людей. Убедительно звучащее личное обращение может повлиять на него гораздо больше, чем самая лучшая, прекрасно написанная бумага. Но здесь таится и опасность: тот, кто вошел к нему в доверие и умеет убеждать, имеет возможность и злоупотребить этим доверием, такое случалось не раз, в том числе и при принятии чрезвычайно важных решений.

Нередко я ловил себя на мысли о схожести Ельцина с былинным богатырем Ильей Муромцем, который то отважно громил врагов, то лежал на печи. Ельцин может быть очень решительным, собранным, но когда кажется, что задача решена, противник повержен, – способен вдруг впадать в длительные периоды пассивности и депрессии. Несколько раз подобная апатия приводила к утрате важнейших, с трудом завоеванных преимуществ. Так было и в сентябре – октябре 1991 года и, может быть, еще более серьезно – в октябре – декабре 1993-го.

Характерная черта Бориса Ельцина – уважение, которое он питает к людям независимым, и презрение к рабскому поведению. Отсюда – и умение соглашаться с самыми неприятными для него аргументами, если он чувствует их состоятельность. В 1991–1992 годах я намного чаще говорил президенту “нет”, чем “да”, доказывал ему, почему советы, с которыми к нему приходят и которые ему кажутся убедительными, на самом деле самоубийственны. Почему нельзя делать то, о чем его просят губернаторы, бывшие министры, старые товарищи, и почему не целесообразны те или иные кадровые перестановки и перемещения.

Абсолютно убежден: никогда не смог бы этого добиться, если бы с осени 1991 года у президента не сложилось твердого убеждения, что к власти я отношусь сугубо функционально, к ней не стремлюсь и за свое место в правительстве не держусь».

Ну, в общем, в глубине анализа не откажешь ни тому ни другому. Очень важный, хотя и не лежащий на поверхности момент этих отношений – доверие. И дело даже не в том, что Гайдар отказывал Ельцину в визировании того или иного решения, носящего финансовый характер (и которые Ельцину порой приносили «со стороны») – выделить такую-то сумму, выделить такой-то кредит, предоставить такие-то льготы и преференции и т. д.; подобных решений наверняка были десятки и сотни. На пути таких решений Ельцина Гайдар стоял стеной, кто бы сомневался.

Гайдар умел отказывать президенту по гораздо более важным и тонким вопросам – кадровым.

В своей книге он приводит три таких примера, хотя их было больше, конечно.

Первый момент, как пишет Гайдар, возник буквально сразу – «в первый раз я попросил об отставке во время то ли второй, то ли третьей нашей встречи». Ельцин спросил его – не согласится ли Егор ввести в правительство Гавриила Попова, мэра Москвы, известного всей стране демократа, профессора, умницы, интеллигента? Попов претендовал на место министра внешнеэкономических связей. Гайдар просто сказал Ельцину – ну, тогда, к сожалению, без меня. На этом месте он видел только Петра Авена, потому что новое законодательство о валютном регулировании было одним из краеугольных камней его плана реформ.

Ельцин не просто принял это решение Егора, он вообще больше никогда не вспоминал этот разговор, как будто его и не было.