Егор Гайдар

«Верховный совет принимает и записывает в бюджет дополнительные расходы на 1300 млрд рублей… Результатом является обострение бюджетных проблем практически во всех регионах, кризис региональных бюджетов, резкое увеличение расходов федерального бюджета и его обязательств, денежной массы с июля – августа и ускорение инфляции начиная со второй половины августа. Если это социально ориентированная рыночная экономика, прошу прощения, Людвиг Эрхард перевернулся бы в гробу. (Оживление в зале.)».

Он все еще продолжал объяснять, убеждать, апеллировать к их разуму. Он все еще продолжал верить в этот разум.

Итак, этот день – которого он давно ждал, к которому давно внутренне готовился – настал. Однако несмотря на всю подготовку, если мы внимательно прочтем воспоминания Гайдара, то легко увидим, в каком состоянии духа он тогда находился. Какой шок испытал, как нелегко давался ему каждый шаг и каждое слово, в каком ошеломлении он пребывал.

Несмотря на то, что он по отношению к Ельцину предельно корректен – за текстом, за интонацией очевидна, слышна его боль.

Вечером в день отставки Егор приехал к родителям. «Теперь ты свободен», – радостно сказала ему Ариадна Павловна. А Гайдар расплакался. Впервые с шести лет. Обидно, что не успел многого доделать. Обидно, что так и не был понят.

Хотя тогда еще было не до конца ясно – до какой степени он не был понят. «Это были еще цветочки», – скажет потом Ариадна Павловна.

Так что же пошло не так?

Ну, во-первых, до сих пор не совсем понятно, почему он первым назвал фамилию Черномырдина. Конечно, Ельцин был в тяжелых колебаниях, сомнениях – но то, что Гайдар сам, первым предложил ему другую кандидатуру, не могло не повлиять на его решение. (Тем более что это была не первая кандидатура, которую Гайдар уже предлагал назначить вместо себя.) Влияло на Ельцина и такое обстоятельство: Гайдар не держался за кресло, легко расставался с должностью. Гайдар начисто был лишен того, что называют «волей к власти». Другой на его месте сопротивлялся бы любой кандидатуре, просто кричал бы о том, что «только не этот!», Гайдар назвал фамилию сменщика сам.

Менялось настроение и у самого Егора – вот он сам называет фамилию Черномырдина; проходит час – и он просит его уволить официально.

Как нам кажется сейчас, через тридцать почти лет, Гайдар что-то почувствовал в настроении Ельцина, какое-то изменение, готовность «сдать», готовность отступить – и сработала его семейная гордость, так сказать, фамильная офицерская честь.

Но правильно ли он почувствовал? Так ли уж точно все предвидел тогда?

В конце концов, возобладала общая логика компромисса – компромисса со съездом, который Ельцин тогда, в декабре 1992 года, еще не был готов распустить, компромисса с «красными директорами», возобладала та логика, к которой они себя изначально готовили: «правительство камикадзе» приходит, делает всю грязную работу и уходит с гордо поднятой головой.

Но уже тогда, в эти минуты, он понял, как много еще не сделано, сколько шансов упущено в связи с его неожиданной отставкой, каким тяжким бременем лягут на его сознание, на его совесть в будущем эти недоделанные дела, эти несовершенные поступки, непредпринятые шаги.

Он тяжело задумался… но решение было принято и дальше надо было сдавать дела и думать, как быть с остальными членами правительства.

Отдельным ударом для Гайдара стало то, что единства в его команде не было.

Егор мог обидеться на тех, кто оставался (в чем едва ли признался бы самому себе). Прежде всего речь шла о тех, кто работал в аппарате, не о министрах. Но у Черномырдина остались работать и многие члены правительства Ельцина – Гайдара. Например Элла Памфилова. Ключевая фигура его команды – Анатолий Чубайс – должен был остаться, чтобы завершить самое важное на тот момент дело, приватизацию. Андрей Нечаев на некоторое время остался министром экономики. Борис Салтыков – науки. Удалось счастливым образом уговорить Бориса Федорова стать куратором экономического блока в ранге вице-премьера, затем он стал и министром финансов – такое совмещение существенно увеличивало его политический вес. С Гайдаром они не смогли бы сработаться в силу полярности характеров, но продолжить линию Егора Федоров вполне был способен, причем абсолютно бескомпромиссно. Министром внешних экономических связей стал бывший зам Петра Авена и член команды Сергей Глазьев, уже, впрочем, готовый перейти на другой берег политической реки. Спустя несколько месяцев он займет антиреформаторскую позицию – не зря он сильно не понравился Виктору Степановичу.