Егор Гайдар

Делились почкованием и структуры более серьезные в идеологическом плане: партии и движения. Бывшие правоверные коммунисты разделились на «Трудовую Россию» Анпилова, «Коммунистическую рабочую партию» Тюлькина; свои партии были у преподавательницы химии из питерского технологического Нины Андреевой и пламенной Сажи Умалатовой. Но надо отдать всем им должное: в феврале 1993 года коммунисты провели объединительный съезд и сформировали общую партию – КПРФ во главе с Геннадием Зюгановым. Отдельные марксисты-сектанты остались «на свободе», но общий тренд всем был понятен. «Новые коммунисты» решили двигаться во власть. И объединяться.

Этого, увы, нельзя сказать о демократах: все 90-е они продолжали делиться и размножаться. В 1993 году блок «Выбор России» вобрал в себя далеко не все партии демократической ориентации. Больше того, возникали новые партии: например, Шохин и Шахрай организовали Партию российского единства и согласия «ПРЕС», которая отобрала несколько процентов голосов у «Выбора», что вызвало раздражение Егора.

…В 90-е существовало два союза российских писателей и, наверное, три или четыре академии наук.

Обществом овладел некий вирус, но был ли он неизбежен? И самое главное, благотворен?

Да, общество перестало быть монолитом. Все «советское» раскалывалось, размывалось, расслаивалось. Нормальный плюрализм мнений (нормальный именно для развитой демократии) предполагал, что вскоре появится множество носителей разных идей, и все они будут сражаться за свой независимый, уникальный путь.

С другой стороны, как тут не вспомнить слова (мы их уже цитировали) художественного куратора Виктора Мизиано: «…Не было осознанного, артикулированного, внутреннего понимания своих прав, а вместо этого было ощущение какой-то звонкой пустоты, в которой ты оказался без каких бы то ни было предустановленных ценностных ориентиров. Их приходилось выдумывать на ходу. Эти ценности и ориентиры были тогда индивидуальным выбором каждого».

Но этот «индивидуальный выбор каждого» далеко не всегда совпадал с потребностями общества, с его повесткой и задачами.

Выталкивая друг друга из той или иной ниши, или пытаясь заново обустроить свою, общественные деятели, политики, журналисты, творческая интеллигенция незаметно девальвировали что-то очень важное. Подвергали ползучей инфляции то, что было вообще-то важным – свою общественную или нравственную идею. Свою главную платформу.

Все они незаметно теряли необходимые ограничения, «обручи», интуитивно понятные рамки своей свободы. И выходили куда-то в ледяной космос безграничного выбора.

В эпоху открывшихся возможностей никто не хотел уступать «командные высоты», утрачивать позиции. Начиналась борьба самолюбий и характеров. А ведь в такие исторические моменты как раз необходимы четкие критерии для политического поведения. А может быть, и личные жертвы – например, ради общего дела можно наступить на горло своим амбициям. От участников процесса другие участники разъяренно требовали именно этого: самоограничений и внятных критериев – с какой стати те, а не эти оказались у руля? Почему они, а не мы?

Особенно большую ярость вызывала группа молодых экономистов под руководством Гайдара – с чего вдруг им, никому не известным молодым людям, президент доверил главную задачу: проводить экономические реформы; почему он позволяет им тратить с таким трудом заработанный всеми демократами политический ресурс?

И ополчились на Гайдара отнюдь не только коммунисты. Тяжелой критике подвергался он и со стороны статусных демократов горбачевского периода, лидеров общественного мнения, таких как первый демократически избранный мэр Москвы Гавриил Попов (которому, как мы помним, не нашлось места в гайдаровском правительстве), мэр Петербурга Анатолий Собчак, «прораб перестройки» Николай Травкин или символ граждански активной интеллигенции Юрий Афанасьев.

Но особенно болезненно ощущался раскол в высших эшелонах власти. Еще совсем недавно, в августе 1991 года, вице-президент Руцкой с автоматом наперевес организовывал народную самооборону вокруг Белого дома, потом, рискуя жизнью, летал с отрядом автоматчиков за Горбачевым в Форос.

Еще недавно Хасбулатов всюду сопровождал Ельцина и стоял от него строго по правую руку на митингах (где снайпер легко мог снять обоих с балкона Белого дома).

И вот не прошло и года, как те же самые люди уже практически открыто ненавидели президента, пытаясь законодательно ограничить его власть. Они упрекали Ельцина, Гайдара и его министров в тирании, пытаясь унизить их перед всей страной.

Именно эта девальвация общих ценностей, общего для демократов морального кодекса была, возможно, одной из самых печальных черт того времени.

Печальных – но, скорее всего, неизбежных.