Егор Гайдар

Он хотел довести до конца приватизацию и оздоровление государственных финансов, создание институтов частной собственности, принятие неотложных законов, которые помогут запустить новую экономику. Именно для этого он и пошел на выборы, надеясь, что они – выборы 1993 года – все исправят и вернут ситуацию к «нормальной».

Собирался ли он работать в новом правительстве вместе с Виктором Черномырдиным? Неизвестно. Сам он нигде об этом не говорит, другие молчат тоже. Поразмышляем.

Идеальный вариант – убедить Ельцина после выборов вернуть его на пост премьера. Неидеальный – быть первым «вице», целиком отвечающим за экономику, оставив премьеру Черномырдину лишь координацию разных блоков правительства. Короче говоря, Гайдар, создавая партию и блок под новые выборы (о которых он уже точно знал), собирался работать именно в правительстве, а не в Думе. Имея при этом в парламенте мощную поддержку реформаторского курса.

Но была еще одна, не столь очевидная причина, по которой Егор начал заниматься «чистой политикой», пусть даже на этом коротком отрезке своей жизни. Он не раз сравнивал события октября 1993 года с событиями 1917-го – и в интервью Владимиру Мау, и в мемуарах, где просто по памяти обильно цитировал члена Временного правительства Владимира Набокова-старшего, и в целой серии более поздних работ и интервью.

Гайдар вырос в думающей, интеллигентной семье, он любил историю. Он не мог не сравнивать один и другой политический кризис, одну и другую революцию, одну и другую ситуацию исторического поворота.

Еще раз обратимся к нашему бесценному источнику – справочнику «Кто есть что», купленному на распродаже в Исторической библиотеке. О чем говорит нам эта книга?

За всеми громкими декларациями, программами, призывами, сгоревшими в огне 90-х политическими репутациями, за бесконечным перечислением новых партий и движений мы ощущаем подлинную, страстную потребность общества к изменениям.

Именно так и было в феврале 1917 года и позднее, когда проводились выборы в Учредительное собрание. Когда шли такие же бесконечные митинги и собрания граждан по всей стране (например, в уральском Камышлове, где в президиумах заседал дед Егора П. П. Бажов). Когда рождались новые партии, провозглашались новые идеи, формировалась новая политическая культура.

Но, увы, эта первая российская республика просуществовала совсем недолго. Несколько месяцев. Большевистский переворот и последовавшая гражданская война поставили на ней крест.

Тем не менее республика эта была. И цитируя в своих мемуарах Набокова-старшего, Гайдар совершенно очевидным образом протягивает ниточку оттуда, из 1917 года, от учредителей этой несостоявшейся, увы, первой российской республики – к себе, к своей роли в истории, к Ельцину, к выборам в новый парламент.

И именно поэтому – в них участвует.

Он понимает, что для того, чтобы закрепить сделанное им в экономике, нужен более широкий контекст политических изменений, нужна более широкая рамка, а именно – нужно создание политических институтов второй российской республики.

Нужно помогать ее созданию.

…Сегодня, когда мы пишем эти строки, горькое чувство охватывает при взгляде на то, во что превратились эти завоевания «второй республики», насколько омертвели и стали формальными ее институты. Но это уже другая тема, и о том, как Гайдар ко всему этому относился, мы еще успеем поговорить в конце книги.

А пока – да, он создает «Выбор России» и «Демвыбор России». Избирательный блок и партию – с довольно точными названиями.

Впрочем, была ли тема партийного строительства органичной, естественной для Егора? Конечно же, нет. По своему воспитанию, по своей человеческой сути он воспринимал все это как обременение своих жизненных привычек, как печальную необходимость.

И Ельцин, и Гайдар воспринимали эту «партийную тему» – на эмоциональном, человеческом уровне – тяжело. Им искренне не хотелось всем этим заниматься.

Оба еще недавно были членами КПСС, работали в «партийных органах» (Егор – в органах партийной печати, Ельцин в обкоме, ЦК, политбюро), оба не раз сидели на партийных форумах и собраниях и весь этот «демократический централизм», все эти «выборы президиума», «секретаря собрания», «счетной комиссии», все эти «прошу отметить в протоколе», все эти склоки и интриги в кулуарах, всю эту душащую скуку партийных многочасовых сидений в душном зале знали назубок и ненавидели всей душой. И хотя для Ельцина партия – это было «дело всей моей жизни», как он горько говорил узкому кругу соратников, когда готовил свой публичный выход из рядов КПСС на последнем партийном съезде в 1990 году, ну а для Гайдара это все-таки, скорее, дань традиции, формальное участие – но они оба получили прививку к этим словам, к этим терминам, ко всей этой внутрипартийной грызне и партийному бюрократизму, прививку настолько мощную, что не могли избавиться от ее действия уже никогда.

Они оба.

Формальная, пустая, казенная, циничная и абсолютно представительская по форме «партийная жизнь» 70-х и 80-х годов, которую они застали, была еще слишком свежа в памяти.