Егоша и маленькие, маленькие бабочки…

Тоннель выходил на большое поле, заваленное обломками механизмов и обрывками пленки, короче, на какую-то свалку. Миша-ангел уверенно продвигался вперед, Егоша за ним еле поспевал.

— У меня коленка болит, — взмолился Егоша.

— Ничего, дотопаешь! Я и так тебя сколько раз на себе таскал!

Но идти Егоше становилось все тяжелее и тяжелее. Наконец он вовсе остановился.

— Ладно, — сказал Миша-ангел. — Попробуем одолжиться.

Тут рядом взметнулось облако пыли, как будто пронесся небольшой смерч, и Егоша увидел неподалеку так неполюбившегося ему узкоглазого, волосы ежиком, заменявшего Мишу-ангела, когда того отправили в ссылку. Миша-ангел подошел к нему. До Егоши доносились только какие-то ворчливые интонации. Это продолжалось довольно долго. Наконец узкоглазый исчез, а Миша-ангел вернулся к Егоше.

— Жлобина! — сказал Миша-ангел. — Еле выпросил. — И взял Егошу за руку.

…Они стояли в прихожей огромного старинного особняка, наверх вела широкая лестница, крытая ковром, по бокам стояли вазы с цветами.

— Ну, топай! — сказал Миша-ангел и даже подтолкнул Егошу в спину. — Не трусь! Храброго пуля боится, храброго штык не берет!

— Ты действительно хорошо учился, — Егоша вздохнул и пошел к лестнице.

Он шел по лестнице, и лестница все время менялась, ковер сменили высокие мраморные ступени, по краям которых стояли статуи, а потом это уже была металлическая лестница, узкая и без перил. Наконец Егоша очутился перед высокой дверью.

— Номер? — раздался сухой голос.

— Три миллиарда первый, — сдавленно сказал Егоша.

Дверь отворилась внутрь. Перед Егошей стоял человек очень высокого роста, гораздо выше Миши-ангела, и смотрел на него сверху вниз чуть выпуклыми глазами, напоминающими глаза Миши-ангела. Он повернул и пошел вглубь, Егоша пошел за ним. Помещения, по которым они проходили, напомнили Егоше зал суда. Сначала они показались Егоше какими-то необъятными, грандиозными залами, а потом чем-то тесным и узким. В центре одного было небольшое углубление, не такое, как яма, в которой сидел несчастный Ив-Ив, но все-таки углубление, и когда человек знаком указал Егоше туда спуститься, Егоша испугался. Из центра углубления с пластелиновой мягкостью выступило сидение, и Егоша понял, что должен сесть. Он сел.

— Может, хочешь воды? — спросил Высокий.

— Да, пожалуйста, — сказал Егоша. — Воды.

Высокий протянул ему стакан с водой. Егоша выпил.

Тут появились еще люди. Они расселись вокруг на подобным же образом, как у Егоши, появившихся сидениях и теперь возвышались над Егошей и внимательно его рассматривали. Егоша был очень взволнован, настолько взволнован, что все расплывалось перед его глазами, он заметил только, что все они были ниже того, кто первым его встретил, но тоже довольно высокие. И лишь один почти такой, как Егоша, — с длинной бородой, в свитере и джинсах.

— Если позволите, я повторю свое прежнее мнение, — сказал Высокий. — Потому что я остаюсь при своем прежнем мнении. Его понятие о справедливости — это клише. Все знания и опыт в какой-то момент теряют динамику, способность к изменениям и превращаются в застывшие клише. Нет человека, исключая подвижный период юношества, который бы не застрял в этих дебрях.

— Клише тоже выбирают по склонностям, — раздался голос.

— Да, — поддержал его кто-то.

— Мы знаем этот характер.

— Он простодушен.

— И в то же время не глуп.

— Другие нам и не были нужны.

— Но он непокорен.

— Разве покорность главное? Нам важно его простодушие, — это сказал с бородой и в свитере. — Важно, что ему чужды ухищрения ума.

— Да, — его поддержали. — Это важно.

— Я предполагаю, — продолжил бородатый, — что идея справедливости не только результат внедренных в подсознание клише, но вытекает из характера и потребностей.

— Потребности в справедливости.

— Конечно! Для него это органично.

— Земля очень замусорена, — сказал Высокий. — Перенаселена и замусорена. Механизм размножения пущен на самотек. Я всегда был против.

— Без этого не будет чистоты эксперимента, — заметил бородатый.

— Любой эксперимент — риск, — поддержал чей-то голос.

— Мы можем повторить, используя уже наработанный опыт.

— Минусов, минусов много. — послышался голос ворчливый и глуховатый, но, видимо, принадлежавший тому, кто пользовался особым авторитетом. Потому что Высокий позволил себе совсем уж категоричное высказывание:

— Я говорил, не стоит иметь дело с обезьянами.

Все эти голоса сопровождались в ушах Егоши каким-то гулом и сливались в один, голова его кружилась, его даже подташнивало. И когда рядом неизвестно каким образом появился Миша-ангел, он в отчаянии схватил его за руку, как ребенок, нуждающийся в защите.

— Ну ладно, ладно. — сказал Миша-ангел, даже немного его приобняв. — Нормально все. Все хорошо. Все путем.

На обратном пути Мише-ангелу опять не хватило «бензина», и они добирались бесконечно долго, даже на каком-то немыслимо дребезжащем трамвайчике.

— Везде есть свои задворки, в любой цивилизации — верх и низ, — философски комментировал Миша-ангел. — Без «бензинчика» только так.

— Что. — решился, наконец, Егоша. — Они действительно могут закрыть этот… эксперимент?

— Что ты имеешь в виду?