Эгрегоры человеческого мира

Это может быть религиозная идея, прекрасно подходящая для компенсации страхов, обиды и чувства собственной неполноценности. Все «нехорошие» не спасутся, а вот именно он, «правильный», спасется! Это может быть идея национальная. Все богачи – «папуасы», а он, даром что в кармане вошь на аркане и блоха на цепи, выше «папуасов», потому что он чистокровный «монгол»! Это может быть идея политическая: «кто был ничем, тот станет всем» или любое иное, более экзотическое завихрение и самое причудливое их сочетание.

Вам прекрасно знакомы люди такого типа и их поведение: механические улыбки обходящих дома сектантов, черные платки на иссохших паломницах, бородатые или иным образом декорированные лица надломленных изнутри националистов, суетливые нижние пирамидчики, витийствующие контактеры, бесноватые политические крикуны… Этого добра хватает везде.

Но такими они становятся не сразу.

Сначала, по меткому наблюдению немецкого философа-классика, идея поселяется в сознании будущей марионетки словно живой организм: она поглощает из окружающей среды только полезное для себя, отбрасывая остальное. Человек перестает воспринимать реальность там, где она расходится со спасительными для него умозаключениями.

Он все глубже погружается в эгрегориальный мир. А мир окружающий, о котором так хочется забыть, не упускает возможности оправдать наихудшие ожидания погруженного в себя человека. Хотя он и «монгол» с родословной, «папуасы» все равно живут лучше, и хотя радоваться должен вроде бы только тот, правоверный, кто сертифицированно спасется, почему-то другие тоже радуются жизни и кощунственно лыбятся, и сектантский рай злые обыватели недолюбливают, а об очередной партии «Все отнять и поделить для любимых главарей» почему-то никто из нормальных людей даже слышать не хочет.

И вот теперь уже жизненная ситуация подталкивает такого человека в «спасительный» для него эгрегориальный мир. И, как мы знаем, носители того или иного подходящего эгрегора не заставят себя ждать. Даже если не искать, они сами подвернутся – на улице, в транспорте, где угодно. И даже могут провести намеренную обработку, «зомбировать», смирить волю, подчинить своему специально обученному адепту, как это делают некоторые секты и иные агрессивные организации.

И вот с этого момента эгрегоры контролируют не только мышление, но и поведение человека. Он начинает жить не ради себя и близких, не ради безусловно полезных свершений и общечеловеческих ценностей, а ради эгрегора и его ценностей.

За время такой жизни он все глубже уходит в отрыв от реальности, накапливая ошибки действий и понимания действительности, и может дойти до такого уровня, когда обратно вернуться уже невозможно: взведенная пружина расхождения с реальностью грозит несовместимой с жизнью болью.

Люди, невольно принявшие роль эгрегориальных марионеток, способны на чудеса самоотверженности и самоотречения. Они могут годами работать без всякой платы, стойко переносить тяготы и лишения, они кажутся фанатично преданными идее и отстаивают ее на каждом углу, остервенело атакуют все чуждое, не боятся «ради высоких идеалов» нарушить закон. Они способны убить и быть убитыми за идею, поститься до смерти, строить капища в голодной глуши. Они даже могут, как шахиды, взорвать себя, лишь бы унести с собой как можно больше тех, кого они сочли врагами.

Это их свойство часто ошибочно понимается как исключительная верность идеалам. Ошибочно.

Никакой «верности идеалам» в здоровом смысле этого слова у марионеток нет и в помине.

Они просто полны решимости во что бы то ни стало избежать допущения своей личной боли.

Это, по сути, определенного сорта наркомания, только гормоны удовольствия выделяет мозг марионетки под влиянием завладевшей им эгрегориальной идеи. Если перестать игнорировать мир реальный и уйти из мира выдуманного, будет ломка.

Кстати, частично этим можно объяснить, почему ныне культы и религии всех сортов, от сект до вполне уважаемых, с таким увлечением конкурируют за реабилитацию наркоманов – и заодно и почему спасенных из сект людей так тяжело реабилитировать. Ведь у нарокоманов уже сформирована зависимость, и при замещении химического вещества идеей они легче, чем в обычных клиниках, отказываются от наркотиков. Вот только зависимость во всей ее силе не исчезает, а просто меняет свой объект притяжения.

Любая боль, тяжелый опыт, тюрьма, болезнь, потеря близкого человека, все, что можно эмоционально отсрочить или затампонировать идеей, – это предрасположенность к тому, чтобы стать эгрегориальной марионеткой. И чем сильнее была боль, тем более стойким выходит из ее пламени эгрегориальный солдат.