Эйдос непокорённый

Мышцы напрягаются, я каменею. Совету не нужно долгих дискуссий, они всё решили, пока я сидела взаперти. А весь этот балаган на потеху публике. Ну и в назидание заодно. И всё же они вносят быструю поправку, пока Батья, наверное, с полминуты задумчиво глядит на меня, потом на спящего Верховного, затем кивает Совету. И я, выставленная перед всеми напоказ, как заспиртованный экспонат на полке в лаборатории, ожидаю своей участи. Неловко и неприятно будет потом, сейчас некуда деваться, и я мысленно отгораживаюсь от толпы, в глубине сознания сжимаюсь в маленький комок.

– Совет признаёт эккина угрозой Священной обители. Обвиняет в осквернении и святотатстве, – скрипит помощник Верховного с трибуны. – Но Совет благосклонен и дарует целые сутки – двадцать шесть часов на приготовления и моления. Священный артефакт вернётся к Создателям после принятия ритуального питья.

Меня словно ударили по голове. Я прирастаю к месту, смотрю на Совет, но ничего не вижу, от рокота голосов дрожит воздух, уши словно набиты ватой. Снимаю маску, не обращаю внимания на возгласы толпы, мне нужен воздух. Может, я все неправильно поняла, это невозможно, не со мной.

Верховный спокойно посапывает на троне, не встревает и не перебивает, как это случалось прежде. Неразборчивый гул толпы скатывается на дно воронки амфитеатра вместе с неудачной попыткой швырнуть в меня гнилую капуру. Глухой звон гонга знаменует конец балагана. Я вздрагиваю и наблюдаю, как один из Безымянных несёт шкатулку и ставит перед Советом. На крышке обаккинский древний символ в виде четырёх перекрещенных линий: «чёрная смерть» – вот оно, ритуальное питьё. Гонг выбивает из меня способность ясно мыслить и чувствовать. Время останавливается. Этого не может быть, неужели лимит моего грехопадения настолько превышен? Я каменею и в ступоре таращусь на Совет, пытаясь услышать некое «но»: отмену, смягчение, опровержение, ведь я не первая забрела в Башню, и это не первый суд из-за осквернения святыни. Само собой, я ожидала чего угодно. Но яд! Совет молчит, встаёт с мест, расходится, а я жду до последнего и не верю, что этот флакончик для меня.

5. Чёрная смерть

Плаваю в тумане. В голове не укладывается шкатулка с пузырьком, от приговора мозг готов взорваться. Будто всё сон или случилось с кем-то другим.

Таращусь на шкатулку. «Чёрная смерть» заставляет кровь стынуть в жилах в буквальном смысле. Убивает медленно, парализует тело, запирая сознание в неподвижной оболочке. Отделяет духовное от материального, будто хищная тварь, которая переваривает жертву изнутри. Святоши не марают рук, их хитрый ритуал заставляет приговорённого принять яд. Не может быть, чтобы всё закончилось вот так…

– Вас тут заперли! А за стеной настоящая жизнь! – ору я в толпу. Кто-то смеётся, кто-то хмурится. – Одумайтесь, идиоты!

Безымянные сестры быстро являются на мои крики. Удушливая маска возвращается на лицо и теперь орать невозможно. Оковы защёлкиваются на запястьях, и меня проталкивают через толпу, как упрямого барката. Сестра впереди, вторая замыкает строй, где-то позади мелькает Мирим, стараясь не отставать. Мы быстро шагаем сквозь расступающийся каскад аллидионцев, подметающий подолами балахонов идеально выточенные каменные ступени. Кто-то пытается протиснуться ко мне. Не вижу кто именно, в балахонах не понять, не знаю зачем, может, чтобы надавать мне тумаков. Его вряд ли подпустят. Зрители шарахаются, словно боятся подхватить несуществующую заразу. Всем понятно – осквернивший святыню нечист духом, всё равно, что заразен. И Совет ясно показал: впредь тот, кто нарушит правила – подцепит мою инфекцию и отправится следом в небытие.

Нужно бежать. Куда? В Башню и броситься с платформы вниз головой?

Площадь и люди быстро остаются позади, гомон толпы смолкает, едва конвой проводит меня через мост. Мир мутной полосой плывёт перед глазами. Я ничего не вижу, не слышу и не чувствую, словно меня поместили в огромный воздушный шар и тянут на верёвочке. Лишь надеюсь, что сейчас подует спасительный ветер, вырвет меня из цепких пальцев обители и унесет подальше. Но вместо этого снова оказываюсь в келье и думаю как выкрутиться при условии, что это невозможно. Ищу лазейки.

Сёстры бормочут нелестное о моих умственных способностях. Что следовало, а что не следовало делать, и как доблестная Батья-Ир пыталась помочь мне, недостойной. Их слова хлещут пощёчинами, но я не обращаю внимания, голова занята другим. Доверенные как-то говорили, что нашли дирижабль в пустошах. Речь, конечно, шла о старой машине, но в любом случае предшественники каким-то образом выходили отсюда. Должны быть ворота или хотя бы маленькая дверца. Может, под одним из обвалов?

– Ну хватит уже, – Мирим отталкивает обеих сестёр и обнимает меня тощими, как палки руками.

Сколько бы я ни пыталась его откормить, всё такой же костлявый. Но хотя бы живой, силы прибавил и по росту меня догнал.

– Береги себя, – всё, что получается сказать.

Хочется обнять в ответ, но мешают оковы. Слова не идут, мыслей нет, кроме как о способе выкрутиться.