Эйдос непокорённый

Святоша ворчит что-то неразборчиво, похоже на ругательства, выхватывает нож и ковыряет ставший бесполезным электрохлыст, вынимает оттуда куски проволоки. Не знаю, помогут ли они ему открыть замок, и как он умудряется видеть в полумраке, но, пока он ковыряется, я пытаюсь отодвинуться от острого камня, нащупываю его рукой, стараюсь выломать, но вдруг проваливаюсь по плечо в пустоту и упираюсь ладонью в нечто гладкое. Сердце уходит в пятки. Под рукой пустота. Полость заворачивается словно труба и уходит в глубину.

– Здесь какой-то лаз, – сообщаю я и просовываю туда голову, стараясь хоть что-нибудь разглядеть.

Внутри темно, но это не нора. На ощупь – металл. Слишком гладкий, без единого шва, заклёпки, и что удивительно, не звонкий. Трубы такими не бывают, по крайней мере, в обители. Но если на другом конце выход?

– Ты в своём уме, дикарка? – святоша дёргает меня за привязанную к нему руку, тянет обратно. – Хочешь, чтобы тебе там башку отхватили?

Дикарка? Ну да, похищала я его не самым элегантным способом. Хотя он не сильно возражал.

– А что, пусть лучше здесь отхватят? – я сопротивляюсь, продолжая лезть, на сколько хватает цепи. – Много ещё таких ферусов бродит вокруг? Я в этот лес не хочу.

Натяжение вдруг прекращается, цепь теперь тащится следом и грохочет. Попрошу потом, чтобы снял с меня тоже. Подбираю её, сую в карман и продолжаю двигаться по трубе.

– Нельзя лезть в непроверенные места, – недовольно бормочет позади святоша.

Тут не поспоришь, но бездействовать я не тоже собираюсь.

– Тебя никто не заставляет. Возвращайся и делай что хочешь. Ты уже не привязан.

Но он следует за мной.

Труба выходит в широкий колодец и обрывается. Светящийся мох на стенах позволяет оценить высоту. Прыгать можно, до земли около пары метров, внизу нечто похожее на каменную крошку. Хищников, зверей и кого бы то ни было, не видно, и я прыгаю, потому что обратно не собираюсь. Едва приземлившись, понимаю, что через колодец проходит широкий тоннель, который с одной стороны полностью засыпан, а странная труба, откуда я спрыгнула – лишь часть конструкции из десятка похожих. Что это за сооружение или чем оно служит в таких дебрях – довольно любопытный вопрос. Но это место выглядит заброшенным, ведь если бы тут кто-то жил, рано или поздно он наткнулся бы на обитель.

– Где это мы? – удивляюсь я, наблюдая, как мой попутчик выбирается следом и спрыгивает.

– Понятия не имею, – он поправляет балахон, глядя наверх. – Но ты же любишь всё проверять. Вот и выясни.

Мне показалось или в его голосе прозвучала насмешка?

– Ничего я выяснять не буду, – ворчу я, приглядываясь ко входу в тёмный тоннель. Идти туда совершенно не хочется, но больше некуда. – Зачем вообще ты увязался за мной?

– Я? – неподдельно удивляется Безымянный. – Может, это ты увязалась за мной.

Он ещё и издевается, нахал! Попал в незнакомое место, а спокоен, как баркачиха после дойки. Достаёт из кармана химический фонарик, похожий на прозрачную трубку, ломает его. Свет тусклый, жёлтый, озаряет коридор, ведущий прочь из колодца. Ну хоть какая-то от него польза.

– У тебя осталась проволока? – я пытаюсь сложить цепь так, чтобы она не мешала. – Мне бы тоже снять оковы.

– Зачем? Ты и так неплохо смотришься, – усмехается он, и конечно, ничего не даёт.

Это явная месть за то, что я наставляла на него электрохлыст. Заслужила, что уж тут. Замечаю в полумраке гаденькую улыбочку, которую он пытается спрятать в бороде. Ну-ну.

Надеюсь, ферусы здесь не водятся, они вроде не пещерные. Я читала, будто это самый крупный лесной хищник. Ростом он может быть среднему человеку по пояс, весить до трёхсот килограмм. Оба его хвоста оканчиваются острыми ядовитыми шипами, что делает зверя ещё опасней, а яд, который почему-то ласково называют молоком, обладает снотворным эффектом и плохо влияет на память. Радует одно, – зверь охотится только по ночам, днём спит в норах.

– Дождёмся утра, – Безымянный словно читает мои мысли и смотрит вверх, думает, наверное, как забраться по трубе.

– И как ты туда залезешь? – я тоже задираю голову и изучаю обратный лаз. – Там не за что ухватиться.

– Никак. Нужно осмотреться, – он разворачивается и без предупреждения заходит в тоннель. И куда же он намылился с единственным фонариком? Тороплюсь за святошей вдоль тёмных стен, удивительно выглаженных для пещеры. От этого места по телу прокатывается озноб.

В тоннелях нет острых углов, точно как в наших кельях, в которых так же пусто, если не считать циновок и подушек для сна. Мебель и украшения позволены только Обаккинам, их апартаменты индивидуальны, юные эккины приносят им свежие цветы по утрам и раскладывают одежду аккуратными стопочками. А сами ютятся в кельях толпами по десять человек, как зелёные слизни, что встречаются здесь повсюду. Слизни большие, размером с руку от плеча до кончиков пальцев, объедают светящийся мох и кажется, будто сами стены колышутся, и в тишине разносится лёгкое шуршание и хруст.

– Странное место, – я догоняю святошу. Тут лишь одна дорога, разойтись нам некуда да и место жуткое, чтобы бродить в одиночестве.