Эйфельхайм: город-призрак

— Это возможно. Он огромный человек с руками крестьянина и неторопливой, взвешенной манерой изъясняться. Я не признал бы в нем доктора, встреть я его среди полей. После того как Климент оставил город, чтобы переехать в свой загородный дом, де Шолиак остался — «чтобы избежать позора», как он мне сказал, хотя в бегстве перед таким врагом нет ничего постыдного. Он сам заразился чумой. И все время, что он пролежал в постели, мучимый горячкой и болью, он описывал симптомы своей болезни и лечил себя сам различными методами. Он все записал, чтобы всякий, кто придет ему на смену, знал о течении болезни. Он вскрывал свои гнойники и записывал последствия. Он был… Он был подобен рыцарю, который остается на ногах перед противником, какие бы раны ни получил. Хотел бы я, чтобы со мной в бою было хотя бы полдюжины людей с такой отвагой.

— Значит, де Шолиак умер?

— Нет, он выжил, хвала Господу, хотя и сложно сказать, какое лекарство спасло его, — если вообще что-нибудь иное, чем прихоть Божья.

Дитрих не мог понять, как болезнь способна покрывать такие расстояния. Чума случалась и прежде — за стенами городов или замков, среди осаждающих армий, — но никогда со времен Евсевия Памфила[67] она не поглощала целые нации. Казалось, чье-то невидимое, зловещее творение бродило по земле. Но дело было в дурном воздухе, в чем соглашались все доктора. Mal odeur, или ядовитые испарения, с французского.

Парад планет спровоцировал толчки глубоко под землей в Италии, и из бездны вырвалось большое количество смертоносного, ядовитого воздуха, который ветры затем переносили с места на место. Народ в городах пытался разогнать его громким шумом, колокольным звоном церквей и тому подобным, но безуспешно. Путешественники отмечали его распространение по итальянскому полуострову и по побережью до Марселя. Теперь он достиг Авиньона, а также Парижа и Бордо.

— Она обошла нас стороной! Чума ушла на запад и на север. — Дитрих осознал постыдную радость. Он радовался не тому, что пострадал Париж, а тому, что уберегся Оберхохвальд.

Манфред бросил на него суровый взгляд:

— Значит, она не проявилась среди швейцарцев? Макс сказал, что нет, но из Италии туда ведет не одна дорога, с той поры, как они навели мост через Сен-Готард. В пути нас терзала мысль, что мы найдем всех вас мертвыми. Мы видели такое на пути к Авиньону.

— Возможно, мы слишком высоко, чтобы ядовитые испарения достигли нас, — предположил Дитрих.

Манфред уничижительно махнул рукой:

— Я всего лишь простой рыцарь и оставляю такие понятия, как ядовитые испарения, ученым. Но во Франции я разговаривал с рыцарем св. Иоанна, недавно прибывшим с Родоса, и он сказал мне, что чума пришла из Катая, и говорят, что мертвые там лежат без счета. Она поразила Александрию, сказал он мне, и его братство поначалу сочло это божественным приговором сарацинам.

— У Господа нет такой ничтожной цели, — сказал Дитрих, — опустошить христианский мир, покарав одновременно и неверных.

— Они сжигают евреев за это повсюду от самого северного побережья Средиземного моря, за исключением Авиньона, где твой папа защищает их.

— Евреев? Это нелепо. Евреи тоже умирают от чумы.

— Так сказал и Климент. У меня есть копия его буллы, которую я получил в Авиньоне. И все же евреи путешествуют по всей Европе, так же, как и чума. Говорят, что каббалисты среди них отравляют колодцы, так что, возможно, добрым евреям самим ничего об этом не известно.

Дитрих отрицательно покачал головой:

— Это дурной воздух, а не вода.

Манфред пожал плечами:

— Де Шолиак сказал то же самое; он писал, что чуму разносят крысы.

— Крысы! — Дитрих замотал головой. — Нет, этого не может быть. Крысы были всегда, а эта чума — вещь новая на земле.

— Возможно, — сказал Манфред. — Но в минувшем мае король Педро[68] подавил погром в Барселоне. Я имел известия от самого дона Педро, который прибыл на север искать славы во Франции. Каталонцы сорвались с цепи, однако городская милиция защитила еврейский квартал. Королева Джованна[69] пыталась сделать то же самое в Провансе, но народ восстал и изгнал неаполитанцев. И в прошлом месяце граф Генрих повелел заключить всех евреев под арест в Дофине. Чтобы защитить их от толпы, я полагаю; но Генрих трус, и чернь может прогнать и его. — Манфред сжал правую руку в кулак. — Как видишь, не такая простая вещь, как война, удерживала меня в далеких краях эти два года.

Дитрих отказывался верить, что все это правда.

— Россказни пилигримов…

— …могут становиться все более невероятными, когда передаются из уст в уста, jа, jа.[70] Быть может, только двух евреев сожгли и только двадцать китайцев умерло; но я знаю, что видел в Париже, и я предпочел бы не видеть этого здесь. Макс сказал, что в моих лесах браконьеры. Если они принесли с собой чуму, я хочу, чтобы они держались отсюда подальше.

— Но люди не переносят с собой дурной воздух, — сказал Дитрих.