Эйфельхайм: город-призрак

— Бордо тоже, — сказал Элеазар с вышины повозки. — Чума появилась вокруг доков, и майер Бискайи предал квартал огню. Это было… — Он принялся загибать пальцы: —…На второе сентября. Но пожар спалил большую часть города, включая мастерскую моего хозяина — а также Шато дель Амбриеро, где остановились англичане. Принцесса Джованна должна была выйти замуж за нашего принца. Она уже скончалась от чумы, как мне говорили, но огонь поглотил ее тело.

Дитрих и паломники перекрестились, и даже евреи выглядели безрадостными, ибо чума косила христиан, евреев и сарацин с одинаковым равнодушием.

— Чума не проникла к швейцарцам, — отозвался Дитрих.

— Да, — ответил еврей. — Базель был чист, когда мы покинули его. Так же как и Цюрих — хотя это и не остановило горожан от того, чтобы изгнать мой народ, ибо они думали, что мы можем занести ее.

— Но… — произнес шокированный Дитрих, — его святейшество дважды осудил это верование.

Элеазар только пожал плечами.

Дитрих отстал от фургона и оказался рядом с базельским торговцем, ведшим под уздцы своего валашского скакуна.

— Что евреи не скажут тебе, — забормотал тот, — так это то, что швейцарцы добились признания. Еврей по имени Агимет признался в том, что отравлял колодцы вокруг Женевы. Он и подобные ему были подосланы каббалистами с тайными указаниями.

Дитрих понимал, что эта история, передаваемая из уст в уста, не была абсолютно достоверной. Если бы христианский мир обладал переговорными механизмами крэнков, одна и та же история могла бы быть рассказана всем. Это, быть может, и не гарантировало, что люди узнали бы правду, но, по крайней мере, все слышали бы одну и ту же ложь.

— Подтвердил ли этот Агимет свое признание впоследствии?

Купец пожал плечами:

— Нет, он все отрицал, а значит — лгал. Поэтому его подвергли пыткам во второй раз, и все подтвердилось.

Дитрих покачал головой:

— Подобные признания неубедительны.

Базелец вскочил на своего мерина и с высоты коня спросил:

— Так ты любитель евреев?

Дитрих ничего не ответил. Опасность миновала, ныне ядовитые испарения унесло за Париж, но страх цеплялся за те города, что недуг пощадил. Паника питала слухи, а погребальные костры разжигали панику.

Дитрих оказался столь погружен в свои мысли, что, только налетев на спину паломника-датчанина, он обнаружил, что караван остановился, и мнимые охранники, к которым присоединились рыцари под знаменем сокола, окружили его с обнаженными мечами.

На земле с аккуратно перерезанным горлом лежал их капитан. Дитрих вспомнил, что он прибыл с евреями из Базеля, тогда как остальные стражники были наняты охранять сундук во Фрайбурге. На накидке мертвого было изображение орла Габсбургов, но только это Дитрих и успел заметить, как его и остальных пленников погнали подобно столь многим овцам до них по тропе к воротам Соколиного утеса.

X Ноябрь, 1348 День поминания Флорентия Страсбургского. 7 ноября

Паломник, купец, священник, еврей — все были едины для властителя Фалькенштайна. Его интерес всецело был связан с сундуком. Но возможность выкупа поодиночке усиливала сладость его операции, поэтому он допросил своих пленников. Когда наступил черед Дитриха, стражники привели его пред высокий трон и швырнули священника под ноги его владельца без особого почтения к духовному сану.

Филипп фон Фалькенштайн был смугл, волосы колечками спадали на его плечи. На нем был длинный по щиколотку темно-зеленый далматик, затянутый на поясе, а поверх него — парчовая накидка с хохолком сокола. У него была бородка клинышком, и Дитриху показалось, что лицо Филиппа имело отсутствующее выражение пустого человека.

— Что ты предложишь за свою свободу? — сказал Филипп. — Что у тебя есть самого ценного?

— Что ж, моя бедность, мой господин. Если вы заберете ее у меня, я это переживу.

Стражники, выстроившиеся вдоль огромного зала, переступили с ноги на ногу. Камень замковых стен был влажен, холоден и отдавал селитрой. Фалькенштайн пронзительно посмотрел на него, и красный полумесяц медленно прорезал его бороду. По этому сигналу по залу пробежала волна угодливых хихиканий. Герр Филипп молвил:

— Кто твой господин, и что он сделает, чтобы выкупить тебя?

— Мой господин Иисус Христос, и он уже выкупил меня своей кровью.

На этот раз Фалькенштайн не улыбнулся.

— Я дарую каждому право на одну шутку. Две показали, что ты умен. Теперь отвечай прямо. Кому ты служишь?

Стражники немного напряглись, когда Дитрих запустил руку в свой заплечный мешок, хотя его нож вместе с медной проволокой у него уже забрали. Ему была оставлена только «упряжь для головы» крэнков, которую ошибочно приняли за что-то, требуемое католическим обрядом. Дитрих сжал печать, как он делал вновь и вновь с момента захвата.

— Господин фон Фалькенштайн, — сказал он отчетливо. — Я Дитрих, пастор Оберхохвальда, деревни во владении герра Манфреда фон Хохвальда.

— Заплатит ли он, чтобы вернуть тебя назад? Нравятся ли ему умные священники, которые отпускают шутки за его счет? — Он повернулся к своему секретарю и шепнул какие-то указания.