Эйлин

Когда я выехала на улицу, где жила Ребекка, там горели лишь несколько фонарей, висящих на торцах унылых узких зданий. Этот район располагался ближе к океану, чем тот, где я жила, и потому здесь было более ветрено. Дома словно бы горбились, прижимались к земле, чтобы укрыться от ветра. Дворики были обнесены оградками из цепей на столбиках, лишь на немногих подъездных дорожках стояли машины. Я отсчитывала номера домов. Мне было непонятно, почему Ребекка решила поселиться в таком районе. Конечно же, в тюрьме ей платили достаточно, чтобы снять квартиру где-нибудь в более приятном месте. Она казалась женщиной со средствами — ее одежда была модной и выглядела недешево. Но даже будь Ребекка одета в обноски, каждому было бы ясно, что она женщина небедная. Богатство заметно в человеке, что бы он ни носил. Это очертание подбородка, особенное сияние кожи, неспешность и выдержанность в реакциях… Когда бедный человек слышит громкий звук, он резко оборачивается. Богатые люди сначала завершают фразу и только потом оглядываются. Ребекка была богата, и я это знала. Странным казалось уже то, что она жила в Иксвилле. Я ожидала, что она предпочтет поселиться где-нибудь ближе к цивилизации, в Бостоне или Кембридже, где полно умных и образованных молодых людей, где есть искусство и прочие вещи, которыми можно заняться. Быть может, она просто ненавидела долгие ежедневные поездки… В конце концов, что я о ней знала? Возможно, Ребекка вовсе не была снобом, и я ошибалась, ожидая, что она будет жить в комфорте. Проезжая по кварталу, я сказала себе, что в этой улице действительно присутствует некое мрачное очарование. И решила, что такой богатой женщине, как Ребекка, потребовалось немало отваги и благородства, чтобы поселиться среди людей, работающих на фабриках, заправочных станциях и рыболовных судах, а то и вовсе безработных. Мне представлялось, что именно в этом районе мой отец трудился больше всего: усмиряя буйных юнцов, врываясь в дома, полные орущих пьяниц, где плакали от страха дети, а в соседних комнатах длинноволосые мужчины тискали полных морщинистых женщин в одном нижнем белье, с гнилыми зубами и татуировками.

А потом я нашла дом Ребекки, бурое двухэтажное здание с белой отделкой и жалким замерзшим растением в горшке, стоящем на крыльце. Этот дом, по крайней мере, был чуть менее жалким, чем остальные дома в квартале. Во всех окнах горел свет, внутри играла музыка — достаточно громко, чтобы я услышала ее еще из машины. Я припарковалась, подняла стекло в окне, посмотрелась в зеркало заднего вида и взяла с сиденья бутылку. Здесь мои воспоминания распадаются, словно фильм в замедленной съемке. Я отперла задвижку на калитке и вошла во двор. Мои черные боты нащупали дорожку, поспешно расчищенную от снега, но по-прежнему обледеневшую. Я шла осторожно, не желая поскользнуться и упасть, разбить бутылку или выставить себя дурой. Я нервничала. Уже давно мне не доводилось приезжать куда-то, где я хотела бы быть. Взойдя на крыльцо, я увидела, как за желтыми шторами проскользнула тень. Я придержала бедром сетчатую створку и постучала в дверь из крашеной фанеры; она распахнулась, как только я коснулась ее.

— Ты добралась!

Это была она. Моя Ребекка. В руках она держала белого кота с грязной шерстью, который запускал когти в ее распущенные волосы, потом посмотрел на меня и зашипел.

— Не обращай на него внимания, — сказала Ребекка. — Он встревожен, потому что его хозяйка весь день слегка на нервах.

— Привет, — неловко произнесла я. — С Рождеством!

— Знаешь, я почти забыла, что сегодня Рождество. Проходи, проходи, — поторопила Ребекка.

Она с тяжелым стуком уронила кота на истертый деревянный пол, и животное удрало прочь, зашипев еще раз. Сама Ребекка тоже выглядела встревоженной, с самого начала. Я подумала, что, быть может, мой визит совсем не к месту, но тем не менее поискала, куда можно положить вещи. Прихожая была узкой, стены отделаны потрескавшимися панелями красного дерева. Уродливые металлические перила ограждали застеленную ковром лестницу, невероятно грязную; с ковра свисали нитки там, где его подрал кот.

— Я принесла вино, — сказала я, срывая золотистую ткань с бутылки и поворачивая ее так, чтобы Ребекка могла видеть этикетку.

— Ну разве ты не солнышко? — отозвалась она. Было в ней что-то странное. Ребекка выглядела напряженной и неестественной, но мне нравилось то, что она говорила. — Это очень предусмотрительно.

Она достала сигареты из кармана грязного белого махрового халата, который был наброшен поверх ее одежды, точно домашний капот. Это ставило меня в тупик. Может быть, я приехала слишком рано?

— Не обращай на меня внимания, — пояснила Ребекка. — Я просто не хотела испачкать одежду. — Она указала на свой халат. — Хочешь сигарету?