Эйнемида I. Семена раздора.

– Древо свободы расцветает пышнее, если его поливать кровью тираннов, – многозначительно изрёк он явно придуманную заранее фразу. – Случившееся – ваша вина, ибо жестокие времена требуют жестоких мер. Или ты скажешь, что вы, со своим подельником Анексилаем, не задумали стать тираннами, едва закончатся праздники? Доподлинно известно, что вы готовили лживые обвинения против друзей народа. Вы хотели истребить всех, кто способен поднять голос против ваших злоупотреблений, а потом править самовластно. Будто вам без того было мало власти и богатства. Будто вы без того не объедались редкими рыбами и чужеземными плодами, пока бедняки ломали голову, чем накормить детей. Вы, богачи, уподобились тому жадному волку из басни: пока он таскал овец в поле, селянин, по лености, спускал это с рук, но, когда волку показалось мало и он забрался в хлев, селянин разгневался, отыскал логово волка и задушил вора дымом.

– Кто же эти честные друзья народа? Уж не Харидем ли? Или может быть Силан с Аттием?

– Это достойные граждане, всегда готовые защитить народ от произвола. Немудрено, что те, кто сделал произвол своими водой и пищей, решили их погубить.

– Достойные граждане? А знаешь ли ты, что эти достойные граждане продали Анфею эфериянам? Иди в их дома, открой их погреба – там ты отыщешь куда больше золота и серебра, чем в любом из домов, которые сегодня разграбил. А помните голод в прошлом году, сограждане? Рассказать вам, кто повинен в том, что он случился? Ахрий, силанов шурин...

Договорить у Хилона не получилось. Бойн подскочил к нему в один прыжок, и потемневшая от крови палка обрушилась на незащищённое лицо. Не имея возможности удержаться связанными руками, Хилон рухнул на помост.

– Как ты смеешь клеветать на почтенных граждан, – прорычал Бойн, пинком в рёбра вышибив из Хилона воздух.

– Бойн, прекрати, – Ктесипп властно повёл рукой. – Все мы возмущены его ложью, но давай сперва закончим суд.

Зверообразный убийца нехотя повиновался, напоследок ещё раз пнув лежащего. Двое подручных Ктесиппа грубо поставили Хилона на ноги.

– Надеюсь ты не считаешь, что эта жалкая ложь тебе поможет, Хилон? – насмешливо спросил Ктесипп. – Мы уже слышали здесь немало лжи, и поверь мне: твоя не была самой искусной.

– Действительно, Хилон, – вмешался в разговор Лампрокл, он выглядел неподдельно возмущённым. – Хоть ты и участвовал в пагубном заговоре, но я всегда знал и уважал тебя как честного человека. К чему ты теперь клевещешь? Хочешь, чтобы сограждане запомнили тебя лжецом? Честно признай вину. Я уверен, ты участвовал во всём этом не со зла, а по недомыслию. Наказания не избежишь, но хоть не оставишь по себе дурной памяти.

– Лжецом? – рассмеялся Хилон. – Лампрокл, ты дурак, которого обвели вокруг пальца точно ребёнка, играющего в бабки. Всё, о чём я говорю – чистая правда, люди, которыми ты себя окружил – воры, убийцы и стяжатели. Да, Анексилай и я собирались привлечь их к суду, ибо доказательства их вины нерушимы. Потому они и зашевелились – почуяли опасность. Оглядись вокруг: кровь на улицах нашего города, убийства в священные дни – всё это только затем, чтобы покрыть их гнусные преступления. Не веришь мне? Где Анексилай? Он жив? Приведи его сюда, пусть предъявит доказательства, и всё сразу станет ясно!

– Где Анексилай? – саркастически усмехнулся Ктесипп. – Неужто ты не знаешь? Скажешь, что невиновен ещё и в этом преступлении? Или ты не собирался бежать вместе с ним, жестоко погубив десятки граждан? Преступление, за которое тебе тоже воздадут по заслугам!

– Откуда я могу знать, где Анексилай? Или не ты сегодня ворвался в мой дом? Когда ты убивал моих родных и слуг, мог заметить, что Анексилая там не было.

– Твои родные погибли случайно, и в этом тоже твоя вина. Нам пришлось действовать быстро, иначе ты бы бежал вместе с Анексилаем.

– Значит Анексилай бежал, – насколько мог невозмутимо ответил Хилон, загоняя мысли об отце, жене и сыне в самый дальний уголок сознания. – Спасибо, что сказал. Зная, что рано или поздно он снимет с тебя кожу, будет легче умирать.

Ктесипп досадливо поморщился и собрался что-то сказать, но его прервали громкие крики восторга на дальнем конце агоры. Толпа раздалась в стороны, пропуская новое сборище, не менее разношёрстное. Вновь прибывшие потрясали окровавленными палками и горланили какую-то песню, а во главе жуткой процессии шествовала Молтис – женщина, в чьих объятьях Хилон провёл последнюю ночь в своём доме. Женщина, предавшая его.

Молтис взошла на возвышение, растрёпанная, почти нагая, лишь бёдра прикрыты пёстрым покрывалом из хилонова дома. Копоть и пот подчёркивали красоту её обнажённого тела, словно румяна и тени на женском лице. Это зрелище могло воспламенить чресла у самого сурового аскета, но оно не казалось непристойным. Молтис напоминала юную богиню или древнюю пророчицу. Взгляды, бросаемые на неё, полнились не столько похотью, сколько обожанием.