Эйнштейн

29 октября они переехали в квартиру на втором этаже дома 49 по Крамгассе — там теперь музей Эйнштейна. Место красивое и престижное, рядом со знаменитой бернской часовой башней. Завели кошку, кошки размножились, хозяин вырезал в двери две дверцы — для взрослых кошек и для котят. 5 декабря он выступал на заседании Общества естествоиспытателей с докладом «Теория электромагнитных волн» и выразил сомнения в существовании эфира, 29 марта 1904-го опубликовал в «Анналах» очередную статью о молекулах. (Акимов: «В то время, когда муж находился на работе, а в свободное от службы время болтал с друзьями на общие мировоззренческие темы или обсуждал с ними новые технические устройства, Милева Марич трудилась над его диссертацией и параллельно писала за него научные статьи, которые затем отсылала в „Annalen der Physik“».) А 14 мая родился сын, Ганс Альберт. С конца июля до середины августа Эйнштейну дали отпуск — сидел дома с ребенком, научился купать-пеленать. Подал ходатайство о переводе на должность эксперта второго класса — это была бы прибавка к окладу. Галлер отказал: эксперт хороший, но еще слабо разбирается в машиностроении. Эйнштейн пытался искать другую работу: в почтово-телеграфном ведомстве, в технической гимназии[15]. Не вышло. Но хоть оклад повысили: 16 сентября кончился испытательный срок и Эйнштейн получал теперь 3900 франков. А вскоре в бюро поступил старый друг Бессо, женатый на Анне Винтелер, и у Милевы появилась подруга. (Эйнштейн всех звал в бюро — Габихта, Соловина, — но те не пошли.) Зимой приезжал Милош, брат Милевы, по его воспоминаниям, муж с женой жили дружно, устраивали музыкальные вечера, говорили о науке. Акимов: «Теперь же у честных исследователей имеется на руках неопровержимое доказательство того, кто именно писал первые статьи, включая ту, за которую он получил Нобелевскую премию. Это была его любящая жена, Милева Марич».

Статья, о которой идет речь и над которой Эйнштейн работал зимой 1904 года (нет свидетельств, что Милева имела к ней какое-либо отношение), называется «Об одной эвристической точке зрения на происхождение и превращение света»; в письме Габихту он назвал ее «весьма революционной». Разбирал Эйнштейн давно известное явление фотоэффекта: как заметили в 1880-х Герц в Германии и Столетов в России, под действием света металлические тела теряют отрицательный электрический заряд, то есть количество электронов; свет «выбивает» электроны. Согласно представлениям о свете как о волне, скорость, с которой улепетывают электроны, должна зависеть от интенсивности бьющей в металл волны, то есть от мощности и яркости светового пучка. А на практике скорость зависела совсем от другого — от цвета.

Быстрее всего электроны вышибал фиолетовый свет, медленнее — красный, то есть красная и фиолетовая бомбардировки по эффекту различались так же, как бомбардировка снарядами малого и большого калибра. Стало быть, световая волна неоднородна, внутри нее есть разноцветные «снаряды» — частицы, кванты, которые открыл Планк (а ему не верили!), и скорость брызнувшего прочь электрона определяется «калибром» (энергией) ударившего в него кванта: у фиолетовых квантов большая энергия, у красных маленькая. Более того, Эйнштейн предположил, что есть такие «малокалиберные», слабенькие кванты, которые вообще не смогут выбить электрон. (Так и есть: радиоволны и инфракрасный свет — энергия их квантов мала — не могут. Зато крупнокалиберные — гамма-лучи, рентгеновские лучи и ультрафиолетовое излучение — лупят еще как.)

Ладно, давайте признаем правоту Планка, и дело с концом; но не дает треклятый Максвелл со своими уравнениями! У него свет — гладкий и непрерывный! Признать, что правы и Планк, и Максвелл? Свет — и волна, и частица? Не могли тогдашние физики на такое пойти: уравнения-то не сходятся. А обывателю как раз легко это вообразить: волна воды состоит же из молекул воды, что тут странного? На самом деле все сложнее: волна света не «состоит» из частиц, она и есть частица, а частица — волна. Но если не можете этого представить — и не надо. Останемся с нашим обывательским пониманием и поверим Эйнштейну. А физики не поверили. Сам Планк и то усомнился.

Глава третья УБИТЬ ВРЕМЯ