Эйнштейн

О том, в какого Всевышнего верил или не верил Эйнштейн, мы еще много будем говорить, но вот один прелюбопытнейший момент. В 1927 году банкир из Колорадо спросил его, верит ли он в Бога. Сохранился черновик ответа: «Я не могу представить себе персонифицированного Бога, влияющего на поступки людей и осуждающего тех, кого сам сотворил… Не могу сделать этого, несмотря на то, что современная наука ставит под сомнение - в известных пределах - механическую причинность». Он в одной фразе связывал Бога и квантовую механику - то есть, по его мнению, теории Гейзенберга и Борна предполагали существование некоего Бога, который по своей воле управляет прыжками электронов?! Или механическая причинность - или персонифицированный Бог, третьего не дано? Не здесь ли крылось (отчасти) его отвращение к квантовой теории?

Пайс пишет, что Борн воспринял отношение Эйнштейна к квантовой механике как тяжелый удар. «Так, Сэмюэл Гаудсмит [29] рассказал мне о своем разговоре с Эренфестом, который состоялся (насколько он помнит) в середине 1927 года. Эренфест со слезами на глазах говорил, что ему пришлось делать выбор между позициями Бора и Эйнштейна, и он не мог не принять сторону Бора… У многих других реакция Эйнштейна также вызвала тяжелое чувство; у некоторых возникло ощущение, что их в самый разгар сражения покинул обожаемый вождь».

Глава десятая

ПОЕДИНОК

На Рождество 1926 года Эйнштейн в Берлине познакомился с Фрейдом; друг другу понравились, но с оглядкой. Эйнштейн не поверил в теорию «вытеснения в подсознание». Лишь много позже, 21 апреля 1936 года, он написал Фрейду: «Недавно, однако, я имел возможность слышать о нескольких случаях, которые сами по себе не слишком важны, но, по моему суждению, исключают любую другую интерпретацию, кроме той, что дает ваша теория… Я был восхищен, столкнувшись с ними, поскольку всегда испытываешь восторг, когда красивая концепция оказывается совместимой с реальностью». По словам Ганса Альберта, Эйнштейн советовался с Фрейдом по поводу Эдуарда, но неизвестно, попал ли Эдуард к Фрейду на консультацию. Сам Эйнштейн, отвечая в 1927 году психотерапевту из Дрездена на предложение подвергнуться психоанализу, написал: «Предпочитаю оставаться непроанализированным и темным».

Темное - это, в частности, его отношение к старшему сыну, в котором они выступали единым фронтом с Милевой. 23 февраля, Милеве: «Я делаю все возможное, чтобы убедить его, что женитьба на ней - сумасшествие. Но он зависит от нее, он у нее под каблуком». И - Гансу: «Она хищница, соблазнила тебя, а ты считаешь ее воплощением женственности. Это типичный способ для женщин определенного сорта привязать к себе мужчину, который не от мира сего. (Когда это практичный Ганс Альберт был не от мира сего?! - М. Ч.) И когда ты с ней разойдешься, не прибегай ко мне жаловаться». Когда же он понял, что сын поступит посвоему, стал писать ему еще более оскорбительные письма, категорично требуя не иметь детей от «этой». Сам Ганс Альберт сказал однажды: «Возможно, единственный проект, от которого он отказался, был я. Он пытался давать мне советы, но скоро понял, что я слишком упрям и что это лишь пустая трата времени».

В Берлине попрежнему было небезопасно и журналисты одолевали; к телефону подходила только Эльза, горничная всем отвечала, что хозяина нет дома. Но один все же пролез - тихий, смущенный, но настойчивый: Дмитрий (Давид) Иоаннович Марьянов, родом из Винницы (родился 1 января 1889 года). В Берлине он был представителем Московского общества драматургов и композиторов и при советской торговой миссии руководил отделением кинопроката. Наговорил комплиментов, клялся в любви к Толстому и Достоевскому, приносил Эльзе конфеты и билеты в театр. Он описан в мемуарах поэта Рюрика Ивнева: авантюрист, был ранее женат, «необычайная кошачья мягкость сочеталась с большой жестокостью. Он со всеми соглашался, всем поддакивал, но делал посвоему». Сразу сказал, что мечтает написать биографию Эйнштейна, и на всякий случай начал ухаживать за Марго - хорошенькой, но застенчивой; ее считали почти дурочкой, и, кроме скульптуры и живописи, она мало чем интересовалась. Родителям Марго это ухаживание не нравилось. Эльза называла Марьянова «цыганом». Он в мемуарах ей отплатил: «Ее материнский инстинкт граничил с ненормальностью… она управляла дочерьми по своему произволу». Тем не менее в доме он почти поселился, став чемто вроде порученца.