Эйнштейн и религия

Проф. В. Г. Богораз (Тан) Эйнштейн и религия

ПРИМЕНЕНИЕ ПРИНЦИПА ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ К ИССЛЕДОВАНИЮ РЕЛИГИОЗНЫХ ЯВЛЕНИЙ

ВЫПУСК ПЕРВЫЙ

Предисловие

Предлагаемая работа является попыткой распространить метод относительности, связанный с именем Эйнштейна и выработанный в смежных областях математики, астрономии и физики, в первых звеньях классификации наук Конта, на другие области познания, в частности на исследование религиозных явлений, первобытных и иных.

Если верно суждение О. Д. Хвольсона[1], разделяемое ныне обширнейшим кругом ученых, о том, что «параллельно с ломкою старого, произошла постройка нового научного здания, по красоте и внутренней гармонии не имеющего себе подобных, и заложены основы нового миропонимания, гораздо более глубокого и полного, чем то, которое связано с именем Коперника», — если это действительно верно, то естественно стремится распространить это миропонимание и на другие области познания.

Между прочим, имя Эйнштейна является, конечно, не единственным, а только центральным именем целой плеяды современных ученых. Мало того, можно сказать, что все развитие современной астрономии, математики и физики в своем естественном движении вперед пришло к теории относительности.

Мне в частности в некоторых исходных пунктах пришлось опереться и на русского ученого, покойного профессора Н. А. Умова.

В изучении религиозных явлений теория относительности Эйнштейна представляет возможность нового неожиданного и до сих пор бывшего невозможным подхода.

Эта запутанная и сложная область явлений больше других нуждается в применении твердого научного метода, т.-е. прежде всего измерительного метода. Измерение пространства и времени, протяженности и промежутка, является, конечно, основой измерительного метода.

Только теория относительности дает возможность применить измерительный метод к религиозным явлениям, ибо она устанавливает, как основной принцип, что каждая система S, каждая область явлений — имеет свое собственное пространство и свое собственное время, и только с этой точки зрения можно исследовать измерительные данные в религиозной области.

В предел изучения приходится ввести, кроме собственно религиозных явлений, и другие сопредельные области: явления личного экстаза и общественного психоза, сны, галлюцинации, некоторые проявления сумасшествия, истерии, гипнотическое внушение, алкогольные видения, так называемое «второе зрение», множественное сознание, раздвоение личности и пр.

В этом отношении этнограф, исследователь явлений первобытной человеческой жизни, находится в чрезвычайно благоприятном положении. Стоя постоянно у самых корней человечества, он привык об'единять нормальное и анормальное, здоровое и болезненное, легенду и действительность, и относиться к тому и другому с одним и тем же осторожным и внимательным анализом. Его не удивляют чудеса, откровения, тайны, схождение богов на землю и, наоборот, восхождение обитателей земли даже на седьмое небо. Ибо он привык к тому, что грубые духи папуасского или эскимосского мира, совершенно подобные людям, и почти материальные, производят ежедневно такие чудеса, пред которыми бледнеют подвиги позднейших чудотворцев, записанные в разные «писания».

Чукотские духи-охотники, которые ловят сетями мелкие душки спящих людей, потом укладывают души в мешки, увозят их домой, режут на части, жарят, варят и едят, ничем не отличаются для этнографа от бесов христианских, которые мучат в аду души грешников, поджаривают их на сковородках, очевидно с такою же простейшей кухонною целью. Адская сковорода, вертел, котел, указывают ясно на связь бесов с древними духами охотниками.

Камчадальский ворон Кутх, похитивший у духов огонь для того, чтобы дать его людям, и греческий Прометей, похитивший огонь у Зевса, и еврейский Илья пророк, низведший молитвой своей огонь на жертву алтаря, и иерусалимский христианский патриарх, и ныне молитвой своей ежегодно низводящий небесный огонь на пасхальные свечи, — все это явления одного и того же порядка.

Этнограф-первобытник относится с одинаковым хладнокровием к естественному и сверхъестественному, к явлениям веры и галлюцинации, и самообмана и просто обмана, со всеми переходными оттенками, например, от полуискреннего обмана жреца к простой вере обманутой паствы, причем настроение веры, сгущаясь от резонанса толпы, возвращается назад к первоисточнику и превращает частичный самообман жреца в полный самообман, в ассимилированную веру.

Все эти явления для этнографа суть только данные для исследования, и он приемлет их, как факты, так же точно, как психиатр приемлет видения своих больных тоже как факты психиатрического исследования.