Эйнштейн и религия

С другой стороны, сказания народов с более высокой культурой удержали множество примеров с идеями старого типа о двух или нескольких формах, ипостасях бытия, совпадающих во вневременном порядке. Так, в индусской легенде о Шакти-вега, из известного собрания сказок Катасаритсагара, княжна Канакареха требует, чтобы ее женихи посетили волшебный «Золотой Город». Герой Шактивега после многих приключений попадает в эту заколдованную область. Там он находит в великолепном покое на золотой постели человеческое тело, покрытое покровом из тончайшего холста. Подняв покров, он видит свою возлюбленную княжну. Она лежит в бесчувственном состоянии на этой золотой постели. Он обходит и другие покои и находит в каждом такую же постель и такой же прекрасный и бесчувственный девичий образ. Каждая красавица имеет две формы жизни, одну на земле, другую в «Золотом Городе». И можно жениться на ней, сообразно обстоятельствам, там или тут.

Это четкое изображение различных ипостасей того же бытия явственно напоминает более первобытные рассказы, приведенные выше, например, чукотский рассказ об американской девушке, похищающей себе жениха из чукотского поселка.

Можно, однако, отметить, что индусская сказка сделала шаг вперед на пути ослабления одной из ипостасей.

В чукотском рассказе юноша, часть жизни которого перенесена в Америку; начинает хворать. В индусском рассказе одна из ипостасей стала бесчувственной, утратила жизнь и сохранила только форму.

Это сравнение различных примеров весьма уясняет весь ход изменения идеи ипостасей от их полной равнозначности, до совершенного отмирания второй ипостаси и обращения ее в простую принадлежность первой.

ГЛАВА 6

Восходя от первобытных религий к так называемым высшим религиям, мы встречаем повсюду те же три основные элемента относительности пространства и времени: 1) изменчивость величин людей и богов (духов) в их взаимных отношениях, 2) изменчивость наполнения времени и отсутствие одновременности, 3) вневременное совмещение различных ипостасей одного и того же бытия.

Так, по отношению к первому элементу положение человека пред богом, пред Верховною Силой, вообще чрезвычайно изменчиво и колеблется между двумя крайними пределами. На одном пределе человек в руках божества, как глина в руках горшечника. Человек и все земные человеческие вещи пред богом, как горсть праха. Земля — это подножие под стопами господними.

Сравнить, например, Иова, IX, 3–8: «Как оправдается человек перед богом? Если захочет вступить в прение с ним, то не ответит ему ни на одно из тысячи. Бог премудр сердцем и могуч силою. Кто восставал против него и оставался в покое? Он передвигает горы, и не узнают их. Он превращает их в гневе своем. Сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат. Скажет солнцу — и не взойдет, и на звезды налагает печать. Он один распростирает небеса и ходит по высотам, моря…»

и X, 15: «Если я виновен, горе мне. Если я прав, то не осмелюсь поднять головы моей. Я пресыщен унижением; взгляни на бедствие мое…».

Между прочим даже в языческом Риме, правда, в позднейший период, мы встречаем то же уничижение человека перед божеством, быть может, углубленное не без иудейских влияний. Так, по рассказу Светония, Кассий Лонгин, проконсул Азии, осужденный Калигулою на смерть, накануне своей смерти видел во сне, что стоит на небесах прел троном Юпитера, и Юпитер единым толчком ножного пальца сбрасывает его на землю. Юпитер представляется огромным, Кассий Лонгин — ничтожным. С другой стороны, нельзя сказать с уверенностью, о каком именно Юпитере идет речь, о небесном или о человеческом, ибо Калигула, умертвивший Кассия Лонгина, — особенно любил принимать на себя образ Юпитера Капитолийского с громом и молнией в руках.

И именно этот пример ведет нас от человеческого ничтожества к человеческому обожествлению, ибо не только Калигула, но и все вообще римские императоры, начиная от Юлия Цезаря, заявляли притязание считаться воплощением Юпитера. В образе Юпитера они постоянно появлялись на монетах. Императоры вообще считались божественными, divi. Культом императора скреплялась огромная империя, от Галлии до Сирии.

Это обожествление человека приводит нас к другому пределу взаимоотношений человека и божества. На этом пределе человек различными путями, посредством упоения безмерною властью или, напротив, посредством самоотречения, экстаза, аскетизма, добровольного мученичества, может подняться превыше богов, превыше, чем целая вселенная. Воля его будет парить над миром. Каждый каприз, минутное желание встанет над миром, как непреложный закон.

Таковы в индуизме отшельники-аскеты, Саниаси и Риши.