Её имена (сборник)

Лепар, шептала ты, лепар,
на цыпочки привстав, и вся светилась
во влажных предрассветных джунглях,
как будто речь о счастье шла,
о детском счастье насмерть.
А я поглядывал украдкой на тебя,
ладонь в ладони, и еле сдерживал себя,
чтоб не обнять в сердцекруженье
от невозможности всего, что происходит.
Но и от смеха, да. В рубашке камуфляжной
индийской армии, в больших чудных очках,
прикупленных в дешевой лавке воскурений,
и шапочке непальской зимней, с поверезками
до пупа, похожа ты была на диверсантку
с Марса, свалившуюся в райские сады.
Лепар, шептала ты, лепар,
и близоруко озиралась,
и вглядывалась в смутные деревья,
и всё казалось нам, они следят за нами,
незримые, с листвой сливаясь, провожая
нас взглядом. Ненависти – тихой?
Нет, ярости – спокойной, ледяной,
в которой и презренье и брезгливость.
Единственный, кто так открыто
в глаза глядит нам с этим чувством.
Он и кобра —
та, что обычных змей, в их капюшонах дутых,
в себя вбирает, как собор, как анфилада тьмы —
бенедиктинцев. И вьет гнездо. А к человеку
взметает голову – глаза в глаза,
лицо его шевелится, как тот песок в пустыне,
от дуновений взгляда.
Она и он —
мы так с тобой и спали:
в меня она глядела, а в тебя – деревья
смутные, и он – блуждал огнем в тумане.
Я помню,
во сне меня спасла ты: я с ним бился,
как Мцыри, но слабел в его объятьях,
клубилось облако кровавой пыли,
и ты с занесенным над ним кинжалом
стояла позади него, но слезы застили,
и все ж – вонзила, сверху вниз, до рукояти,
и рухнула без сил.
И он. И я.
Наверное, в отличие от нас, они не раз
нас в джунглях видели.
Однажды,
играя зумом, я вдруг ослеп: удар,
и кровь, и вмятина на объективе.
Он, исчезая, обернулся: не снимать
здесь, в этом мире, тварь!
Такой был взгляд.
Потом, в деревне,
ты лед прикладывала жгучий
к зарубке на моем носу. И я шептал:
лепар, лепар… Как будто речь
о счастье шла.

«Центробежная, центростремительная…»